Зеркало времени

Оглавление

181

После смерти Эмили мы с ним напрямую никак не сообщались. Вся деловая переписка, происходившая между нами после моего вступления в баронский титул, по требованию Персея велась через посредников, главным образом через мистера Дональда Орра.

Став леди Тансор, я сразу же выделила Персею изрядную сумму денег, чтобы он мог поддерживать прежний образ жизни; но в ответ на сей акт бескорыстной заботы, продиктованный желанием хотя бы частично возместить ему утрату, он соизволил лишь черкнуть пару слов благодарности в письме к мистеру Орру. Несмотря на такой отпор, я после долгих колебаний сочинила пространное письмо к Персею, где объяснила, почему меня прислали в Эвенвуд, и кратко изложила основные события, описанные на этих страницах.

Я с нетерпением ждала ответа, но так и не дождалась. Письмо с уведомлением, что он приедет в Англию на похороны брата, было первым, которое Персей написал лично мне, собственной рукой. Не желая расставаться с этим бесценным сокровищем, я положила письмо в бархатный мешочек и стала носить в кармане как своего рода талисман, в глупой надежде, что оно знаменует благоприятную перемену в наших отношениях.

Хотя мы с ним не виделись почти три года, Персей постоянно присутствовал в моей жизни. Почти каждое утро я просыпалась с мыслью о нем и гадала, чем он теперь занимается и вспоминает ли меня иногда; почти каждый вечер я укладывалась спать с уверенностью, что мне приснится он и былые дни, когда мы так много значили друг для друга. Узнав о скорой нашей встрече, я исполнилась радостной надежды.

Настал день похорон. С самого утра меня одолевали противоречивые чувства: я искренне скорбела о бедном Рандольфе, которого продолжала любить, несмотря на все случившееся между нами, но одновременно с нетерпением предвкушала возвращение его брата в Эвенвуд, пускай всего на один день.

Скорбящие уже начали собираться на Парадном дворе, чтобы оттуда проехать в экипажах к мавзолею, но Персей все не появлялся. Пробило одиннадцать — назначенный час начала церемонии, — но он так и не прибыл. Не имея возможности ждать дольше, мы тронулись со двора.

В мавзолее, по сей день снившемся мне в кошмарных снах, гроб с телом Рандольфа поместили в приготовленную нишу и железные решетчатые воротца заперли на висячий замок. В ходе короткой погребальной службы, проведенной доктором Валентайном, преемником мистера Триппа, почившего прошлой осенью, я нервно стояла в полумраке освещенного свечами зала, каждую секунду надеясь, что вот сейчас Персей войдет в открытые двери и станет рядом со мной. Но когда доктор Валентайн распевно произнес заключительную молитву и скорбящие двинулись обратно к своим экипажам, я поняла, что надеялась напрасно.

К четырем пополудни все скорбящие, включая миссис Рандольф Дюпор, покинули Эвенвуд. Около часа я увлеченно читала новый роман Томаса Гарди, за который взялась только на днях, хотя мой книготорговец прислал мне его несколько месяцев назад. Отложив наконец книгу, я случайно взглянула в окно.

За низким заборчиком у канавы — на том самом месте, где я впервые увидела капитана Уиллоби Легриса, моего тогда еще незнакомого друга, одним туманным утром в 1876 году, — стоял мужчина и пристально смотрел на мое окно. Несмотря на расстояние, я мгновенно узнала его.

Я вихрем слетела вниз по лестнице, пронеслась через Библиотечную террасу и остановилась, с пылающим страстью сердцем, по другую сторону заросшей травой канавы. Казалось, целую вечность мы стояли в лучах предзакатного солнца, пристально глядя друг на друга.

Мы оба молчали, но все было ясно без слов.

Отплытие парохода, следовавшего из Булони в Фолкстон, задержали на несколько часов; наверстать упущенное время не представлялось возможным, и Персей прибыл в Истон всего полчаса назад. Оставив багаж в «Дюпор-армз», он тотчас помчался в Эвенвуд. Это я узнала, когда мы наконец обменялись приветствиями в вестибюле.

Мы стоим лицом к лицу у подножья лестницы — там, где произошла наша первая встреча. Портрет его отца в обличье турецкого пирата я распорядилась перенести в одну из мансардных комнат. Он бросает взгляд на пустое место на стене, где прежде висела картина, но ничего не говорит.

Он по-прежнему красив, но иначе, чем Персей Дюпор, которого я в последний раз видела в ужасный день, когда тело его матери нашли в Эвенбруке. Он стал шире в плечах и крепче станом; длинные волосы, в прошлом составлявшие предмет его гордости, сейчас коротко острижены, а густую черную бороду, придававшую ему столь сильное сходство с отцом, сменили аккуратные нафабренные усы.

В его поведении тоже произошла разительная перемена. Невзирая на страстное желание увидеться с ним, я боялась, что он по-прежнему глубоко уязвлен и возмущен неприятным поворотом своей судьбы и моей ролью в случившемся — сухой тон его письма лишь укрепил меня в таком предположении. Однако, к великой моей радости и облегчению, опасения оказались напрасными. Персей не выказывает никакой обиды или враждебности по отношению ко мне и улыбается тепло и непринужденно. Похоже, он с неожиданным и совершенно замечательным спокойствием смирился со своим положением и навсегда оставил в прошлом гнев и стыд, сжигавшие его после смерти матери. Что самое удивительное — его глаза, прежде изобличавшие в нем натуру скрытную и болезненно гордую, теперь лучатся благожелательностью, как у человека, открытого для общения со всем миром. Они больше не похожи на глаза его матери — то есть размер, разрез, гипнотический взгляд остались прежними, но сейчас в них отражается душа цельного человека, настоящего Персея Дюпора со всеми его противоречиями. Ибо теперь он избавлен от необходимости играть роль, с рождения возложенную на него матерью. Как и я, он сбросил маску, носить которую его заставляли самые близкие люди. Теперь он знает правду о себе и своем происхождении. Все это я ясно вижу в лице и слышу в голосе Персея, и мое сердце бьется учащенно, исполняясь новой надежды.