Неоконченный портрет

Оглавление

— Когда соберемся во Францию, заскочим к тебе на минутку. Нам еще надо кое-что решить, помнишь? — оглушил он ее своим шепотом. — Я счастлив за тебя, доченька. Моя малышка догнала меня в мгновение ока.

Эшли проводила глазами машину и медленно вернулась в гостиную. Кэтрин ждала ее, никогда еще в ее лице не было столько тепла.

— Эшли, они такие замечательные люди. В прошлом году портрет Ричарда Фрэнсиса Портленда кисти вашего отца поместили в музей, а вы даже не упомянули об этом. А Мириам просто чудо, такая приветливая и естественная.

— Да-да, — пробормотала Эшли. Хотелось поскорее скрыться, пока еще ей не задают нескромных вопросов, пока еще не придуман более или менее убедительный ответ.

— Моя дорогая, я, конечно, совсем не разбираюсь в вашем деле, но не кажется ли вам, что человеку с… э-э… положением Лоренса больше подошли бы костюм и галстук? Да, я понимаю, он-то просил вас изобразить себя в этой… мм… старой рубашке, но если принять во внимание его положение… В общем, я надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.

Если бы не этот жеманный вид, подумала Эшли, то Кэтрин была бы очень недурна собой. Слава богу, хоть Лоренса нет. Уж с придирками Кэтрин я как-нибудь справлюсь, а вот Лоренс…

Эшли что-то промямлила в ответ и скрылась в своей студии. Здесь она прижалась к двери и медленно, с чувством выдохнула. Не прошло и минуты, как открылась балконная дверь и появился Лоренс.

— Можно войти? — спросил он.

— Нет, нельзя, — ответила Эшли, даже не надеясь, что он послушается. Покорившись судьбе, она смотрела, как он закрыл дверь и прошелся по комнате со свойственной ему кошачьей грацией.

— Чудный вечер, не так ли? — тихо произнес он, рассматривая прелестный этюд — неделю назад Эшли набросала одну из лошадей.

— Раз ты так считаешь… — Она приготовилась к отпору, скрестив руки на груди. Но Лоренс не бросался к ней, и она с подозрением насупилась. И вдруг он одним вопросом вывел ее из равновесия.

— Не хочешь завтра отправиться с нами на Бутыль-гору? Сможешь? Или это слишком высоко для тебя? — Его заботливый тон заставил ее насторожиться, она восприняла его как явный вызов.

— Не попробуешь — не узнаешь.

— То есть ринуться очертя голову. — Он задумчиво кивнул. — В общем-то я ожидал от тебя такого подхода.

Эшли не доверяла его благодушию. Между ними столько опасных недосказанностей и обид — он притворяется.

— Похоже, ты победил свой страх замкнутых пространств, раз собираешься бродить по пещерам на этой горе, — язвительно предположила она.

Он усмехнулся, оперся на спинку кровати.

— Ну не настолько. По правде, я не уверен, что справился с ним. Видимо, приспособился в пределах обычной жизни.

Эшли смотрела, как настольная лампа подсвечивает его волосы, придавая им красноватый блеск. Просто неприлично быть таким красивым, таким безумно привлекательным. И ведь привлекательность не только внешняя. С самого начала она ощутила в нем что-то неумолимо притягательное, она защищалась под маской антипатии, пока не признала его власть над собой.

— Надень самые крепкие джинсы и что-нибудь с рукавами, чтобы не оцарапать руки. Что касается обуви, то оранжевые кроссовки отлично подойдут.

Пересиливая искушение дотронуться до него, она спросила:

— А как мы будем туда забираться?

— При помощи рук и ног. — Он невольно оглядел ее от ног в открытых босоножках до острых локтей. — Ребята небось наговорили тебе с три короба, а на самом деле лезть туда совсем не трудно. Другое дело, что там если упадешь, то на этом все и кончится. Но мы возьмем канаты для страховки, хотя бы на первом этапе. А дальше все пойдет как надо.

— Ну раз так. — Она вздохнула. Сколько причин, чтобы не ходить туда с ним, но… — Раз меня завтра с утра ждет подъем в горы, я, пожалуй, буду ложиться. — Она многозначительно кивнула на дверь.

— Как только расскажешь мне про портрет. — Его голос был мягким, а требование жестким как тиски.

— Что ж тут рассказывать? — начала она выкручиваться. — Я пишу людей, разных людей, просто из интереса.

— Неубедительно. — Он пронзил ее всепонимающим взглядом. — Я, конечно, не могу сам судить о сходстве, но если в целом реакция каким-то образом связана…

— Чья реакция?

— Кэтрин, например. Боюсь, ты потрясла ее до глубины ее… светской души.

Ему бы только упрекать ее, хотя ей пора бы уж и привыкнуть.

— А что остальные?

Мириам почти ничего не сказала, только улыбалась особенной, чисто женской улыбкой, — подчеркнул он. — Реакция твоего отца была интересной…

У нее было сильное желание спрятаться под кровать, но она все-таки выдавила:

— Интересной?

— Он сказал: «В ней, похоже, гораздо больше нежности, чем вы представляете, О'Мэлли. Берегите ее».

Эшли не смогла подавить стон. Она отвернулась к стене и закрыла глаза, сраженная невероятным предательством отца. Чарли все понял. Слишком часто он читал при ней самые потаенные мысли живописцев — так ей ли обмануть его? Стоило ему изучить портрет, пейзаж, даже натюрморт — и он знал о художнике больше, чем тот сам о себе.

Да она даже и не пыталась скрыть свои чувства, создавая портрет Лоренса. Писала, повинуясь лишь эмоциям, а не слабым доводам разума, писала всей душой; даже полуграмотному все ясно. Глаза — с теплым и терпким смешком и в то же время с затаенной, тлеющей страстностью. Тонкие, чувственные ноздри и губы; выпуклая верхняя губа и нижняя, более пухлая и чувственная; эти губы могут смеяться с ней и над ней, могут довести ее до исступленного вожделения… даже сейчас. И эти крепкие загорелые руки с большими пальцами, небрежно заткнутыми за пояс джинсов. Он стоит под полуденным солнцем, пот блестит на бронзовой гладкой коже, упругие волны черных волос отражают свет. На нем выгоревшая рубашка, наполовину расстегнутая, открывающая шею и грудь. Как из гнезда, из волос выглядывает крепкий сосок, блестящий как расплавленная медная монетка. Солнце отражается на медной пряжке пояса, притягивая взоры к крепким узким чреслам, туго обтянутым джинсами.