Разговоры по душам

Оглавление

Мэтта Саймона Триш старалась не вспоминать. В основном потому, что ее тело помнило одно, а разум — совсем другое. Тело по-прежнему таяло в жаркой истоме, когда вспоминало мускулистые плечи и сильные руки, спутанные русые волосы и ярко-синие глаза, фигуру атлета и улыбку ребенка; разум никак не мог избавиться от чувства, что Триш упустила что-то очень важное в своей жизни, что-то, способное полностью изменить эту самую жизнь, но что это было — Триш не знала. На свадьбу она послала Мэтту и Сэнди серебряную статуэтку русалки и веселую открытку…

Триш остановилась возле витрины небольшого зоомагазина. Она и раньше часто сюда заходила, полюбоваться на рыбок. Рыбками заведовал высоченный и худой как жердь ирландец Александер, не выговаривавший букву «эр» и молчаливо презиравший большую часть человечества, совершенно не разбиравшуюся в рыбах. Триш с Александером дружила, что выражалось обычно в совместном молчаливом и благоговейном созерцании жизни в больших аквариумах служебного помещения зоомагазина. Туда Александер пускал только избранных.

Повинуясь импульсу, Триш толкнула дверь с колокольчиком и вошла внутрь. Здесь было тепло и уютно. Посвистывали разноцветные попугайчики, котята играли с мячиком из перьев, щенки с веселым и доброжелательным ужасом смотрели на новую посетительницу…

А в самом последнем вольере лежал Он.

На Триш взглянули шоколадные глаза, исполненные вежливого и осторожного интереса. «Женщина, вам совершенно случайно не нужен пес, похожий на старый туалетный коврик? Нет? Ну, ничего, все равно желаю вам счастья» — вот что говорили эти глаза.

Глаза помещались на лохматой морде, выдававшей терьерно-ротвейлерное происхождение пса. Далее следовало худое и чрезвычайно лохматое туловище несомненной дворняги, покрытое свалявшейся шерстью неясно-бурого цвета. Довольно облезлый хвост едва заметно постукивал по полу вольера.

Это был удивительно воспитанный и деликатный пес.

Триш, не сводя зачарованного взгляда с удивительного пса, слабо окликнула:

— Александер! Простите, можно вас на секундочку?

Александер явился через пару мгновений. Печальные голубые глаза с истинно кельтской тоской уставились на Триш.

— Давно вас не встьечал. Уезжали?

— Болела.

— Плохо. Здоовье надо беечь. Вы что-то хотели спъосить? Или купить?

— Купить. Я хотела купить собаку. Вернее я никогда в жизни не хотела ее купить, а вот сейчас хочу.

Александер философски пожал плечами.

— Какую поеду пъедпочитаете? Къупную въяд ли, все-таки гоод… Может, ёйка?

Триш даже не вздрогнула. Молча вытянула палец в сторону последнего вольера. Хвост застучал чуть громче. Александер искренне удивился.

— Этого? Да бейте даом! Это я его нашел и пъивел, потому что он лег помиять под тъамвай.

— Какой ужас!

Александер опять пожал плечами.

— Почему ужас? То есть плохо, конечно, но в пъинципе… Людям ведь тоже иногда надоедает жить, и они ложатся под тъамвай. Эй! Вставай, за тобой пъишли…

И Триш Хатауэй впервые в жизни увидела, как выглядит Настоящая Великая Радость.

Они с Переполохом — так Триш назвала пса — зажили дружно и очень весело. С того самого вечера, когда она привела Переполоха в свой дом, плохие сны про Сэнди, Мэтта и собственное безумие ей больше никогда не снились.

Эпилог

«— …А ты знаешь, что такое любовь?

— Знаю.

— Тогда объясни, как понять, что это — она?

— Это просто.

— Как?!

— Так, как пишут в стихах. Как поют в песнях. Когда посмотришь в глаза — и тебя подхватит вихрь. Унесет тебя от людей, от земли, туда, где никого, только ты и он.

Не будет ничего, ни времени, ни пространства, ни дня, ни ночи, только ты и он.

Ветер будет ласкать вас, дождь превратится в океан, звезды посыплются с неба, а на их месте родятся новые, но вы ничего не заметите, ты и он.

Как узнать? По запаху волос. По блеску глаз. По рукам. По тому, кто рядом. Не знаю, как узнать. Будешь знать только ты. И он.

Время станет вечностью, замки — песком, пески — небом, и это небо распахнется однажды перед вами, но ангел с черными крыльями посмотрит в твои глаза — и отвернется, подарив вам еще один миг бессмертия.

Как — будешь знать только ты. И он.

— Как красиво, как песня…

— Это и есть песня, подружка, моя песня. Только поэт — не я. Абу Аль Тайиб. Наш великий певец, воин и мыслитель. Этой песне тысяча лет.

— Значит, это просто выдумка?

— Если песню поют тысячу лет, и если песне до сих пор верят, разве может она быть выдумкой?..»

«Тихая дубрава» переживает свою пятую молодость. Мэтт наконец-то все отремонтировал, поставил новое оборудование и нанял еще троих помощников.

Дядя Кларенс неизменно бодр и энергичен, пить кофе к нему приезжают даже из Кливленда, Бостона, Филадельфии и Аризоны, а из Канзаса не приезжают, но зато звонят и присылают отличные яблоки для сидра.

Офелия выросла окончательно, и Мэтт не разрешает ей приходить во двор, но она все равно приходит. Бонус теперь ее побаивается, но бояться стыдно, и потому Бонус старательно делает вид, что никакой медведицы тут нет вовсе.

Сэнди уже родила Мэтту двоих рыжих пацанов, а теперь ждет девочку, потому что ноги отекают и болит спина. С пацанами такого не было, значит, будет девочка.

На Рождество к ним обязательно приезжает Триш Хатауэй со своим дружком. Дружок чертовски мил и обаятелен, они с Бонусом целыми днями играют в снегу и гоняют белок в окрестных лесах. Триш так и не вышла замуж, но зато с удовольствием возится с близнецами Саймонов, а недавно вышла ее первая детская книжка — «Волшебные сказки Тихой дубравы».