Закон вне закона

Оглавление

Затем я завербовал одну совершенно очаровательную семидесятилетнюю даму, обладающую ясным умом, твердым характером и патологической честностью.

В своем ментовском кругу мы звали ее за глаза Алечкой, а в глаза Алевтиной Кузнецовой.

Алечка носила короткую седую стрижку, курила папиросы "Казбек" и прыгала с парашютом. Но всего два раза. Правда, в тыл противника. Ночью. В семнадцать лет. Редкой отваги женщина.

После войны она успешно служила по специальности, а в пенсионном возрасте перешла в нашу систему, кадровиком. Ее здоровое профессиональное чутье на врагов обеспечивало нам надежные тылы. Именно в этом качестве я и рассчитывал использовать Алечку при формировании своей команды, и предложил ей возглавить Группу контроля за личным составом. Я тоже хотел быть уверен в своих тылах и флангах...

Алевтина жила в старой Москве, в коммуналке, в комнате со скромным довоенным уютом, высоким потолком и камином от прежних лет, в который тайком от соседей она ставила пузатый медный самовар.

В комнате - армейская простота и аккуратность, казарменная чистота и порядок. Всякая вещь всегда на своем месте. А вещей уйма: узкая железная кровать, заправленная по-солдатски, обеденный стол под скатертью с кистями и пузатый комод. На нем, среди прочих безделиц, - круглая резная шкатулка потемневшего дерева, в которой свернулась кольцом длинная золотистая змея. (В сорок третьем, когда Алечка переходила линию фронта, возвращаясь с задания к своим, ее тяжело ранило. Девочкам в санбате пришлось отрезать ей косу. Они ее расплели, вымыли, снова заплели и вернули хозяйке. С той поры Алевтина бережет свою косу в шкатулке, а ходит в короткой седой стрижке, которая очень подходит к строгому взгляду серых внимательных глаз в пушистых ресницах.)

В верхнем ящике пузатого комода (это я тоже знал) - под стопочками квитанций и счетов за квартиру прячется трофейный армейский "Вальтер".

Вот и все богатства. Да еще на стене висит укрытая марлей солдатская гимнастерка военных лет с погонами младшего сержанта и двумя рядами орденов и медалей. Рядом с ней - фотография в рамочке: бравый старшина с золотым чубом из-под пилотки, с задорной улыбкой; ППШ на груди, эсэсовский тесак на поясе. Лихой, стало быть, разведчик. Брал "языков" не ниже гауптмана, громил немецкие штабы, взрывал склады боеприпасов и горючего, казнил предателей, освобождал пленных. А вот на Родине, после войны, не уберегся - получил в спину бандитский нож.

Так что у нашей Алевтины в жизни два смертельных врага было: фашисты и бандиты. Ну, с первыми она в свое время разобралась. А со вторыми еще повоюет...

Алевтина мне обрадовалась. Особенно когда поняла, что я нуждаюсь в ней. Но на мой рассказ среагировала вполне адекватно:

- Спятил, Серый? Тебе это надо?

В двух словах объяснился. Добавил: спасти страну, защитить народ способна только милиция. Она на то и присягала.

- Милиция! - ахнула Алевтина. - Смеяться или плакать, Леша?

Да, потери за годы демократического беспредела мы понесли огромные. Физические, материальные, моральные. Сперва - море грязи и лжи, затем умело подготовленный разгон кадров, коррупция, предательство. А в итоге снижение уровня профессионализма, связанные руки, утрата доверия граждан.

- Алечка, но ведь остались в наших рядах честные, умелые ребята, которые никогда не предадут, не изменят своему долгу. Из таких я и сколачиваю свою команду. Важно начать, сдвинуть камень, а там он сам покатится под гору...

- И мы вместе с ним, - усмехнулась Алевтина, - в пропасть.

- Ну, вот и договорились. Как только захвачу город, укреплюсь немного - вызову тебя. А ты за это время наберешь себе сотрудников. Посимпатичнее.

- Ах, Серый, - Алевтина выдвинула ящик комода, достала толстую папку, - ты всегда умел уговаривать женщин.

Положила папку на стол, развязала тесемки, стала перебирать какие-то бумаги, мелко исписанные, щедро правленные. Отобрала несколько каталожных карточек. Пояснила:

- Это я когда-то диссертацию делала. Однако вовремя поняла, что она никому не нужна будет. Но кое-что сохранила. И хочу, на правах старшего, наказ тебе дать. А будешь смеяться над старой дурой - она тебя застрелит. У нее это просто. Вот, смотри, что сказал о наших милиционерах один великий русский писатель с мировым именем. Цитирую: "Они вложили всю душу в светлое дело защиты обиженных".

- Можешь его не называть. Знаю я этого писателя.

- Далее, - Алевтина взяла другую карточку. - А вот что сказал один наш политический вождь о милиции: "Она должна быть проводником идей власти". Понятно?

- А что говорил по этому вопросу вождь мирового пролетариата?

- Цитирую: "Какая милиция нужна трудящимся? Действительно народная". А ведь так было когда-то, Серый. Любили свою милицию, песни про нее слагали. Нет, конечно, - спохватилась, - не все было гладко и красиво, всякое случалось. Но ведь даже дрова не колются без ошибок. Однако, когда они в печке трещат, согревая, об этом забывается. Остается главное- тепло, уют, безопасность...

- Алечка, - я нагло взглянул на часы, - а как-нибудь поближе к делу, а? Слабо?

- Я уже закончила, Леша. Хочу только мои выкладки, - опять усмехнулась, - оформить в виде простого и доходчивого лозунга. Почему мы выиграли войну? Потому что она была народная. Вот и эта война, которую ты начинаешь, должна стать народной. Без этого не будет победы никогда. Можешь смеяться теперь над старой дурой.

- Не буду, - пообещал я, - застрелит еще.

- Только смотри - никакого самосуда. Народ на пределе. Если начнут, не остановишь.

Промолчал я. Этот вопрос спорный...