Квинт Лициний 2

Оглавление

- Ух... - произнес Паша, и на меня со всех сторон посыпались вопросы.

Впрочем, некоторые молчали: Яся, обе мамы, и, что меня насторожило - Кузя. Я, пошучивая, отбивался - это было не сложно, а в уме прикидывал размер ущерба.

Конечно, если по правде - этого следовало ожидать. Чтоб женщины, да смогли удержать такое в тайне... Нет, им легче на Луну запрыгнуть.

"Ладно", - подумал я с некоторым даже облегчением, - "признайся, тебе же этого втайне даже хотелось. А кому ж не хочется восторженного признания заслуг? Ох, все мы остаемся немного детьми, а уж я сейчас - особенно".

Меня вдруг передернуло, и на губах выдавилась злая улыбка - злая на самого себя. Какой смысл обвинять в чем-то Тому, если я сам этого в глубине души хотел? И что мне сейчас, лупить себя по затылку?

Я расслабился - пусть будет, что будет. Ничего страшного. Акуна матата.

- Последний танец! - объявила тетя Дина, - и пора по домам.

Ткнул наугад кассету, выпали жизнерадостные "Самоцветы".

Выдернул Тому на середину, и мы, сопровождаемые озабоченным взглядом ее мамы, закружили.

- Ты чего нахмуренный какой-то стал? - спросила Тома, и заглянула мне снизу в глаза.

Я вдруг понял, что это произошло впервые - снизу, и чуть повеселел, разглядывая ее. Не часто, ох не часто мне удается вот так вот - не скрываясь, в упор, при ярком свете, скользить взглядом по милому лицу.

- Не надо печалиться... - предложили "Самоцветы", и я согласился с ними.

Ну, ошиблась, ляпнула... А, все почему? Потому, что нет в ней сучьей жилки. И это - замечательно. Так бы и законсервировать...

- Боишься, что парни засмеют? - уточнила она, порозовев.

"Ага, чует кошка, чье сало съела..." - умилился я ее смущению, а потом озабоченно признался:

- Нет, что девчонки на лоскутки раздерут.

- О! - глаза ее округлились, и она дернулась, испуганно оглядываясь на Кузю, - об этом я не подумала...

- Вот-вот, - кивнул я, - подумай...

- Мир не прост, совсем не прост... - практически без перерыва пошла новая песня, но я нажал кнопку "стоп". Все. Действительно - стоп.

Попрощавшись с хозяйками на пороге.

- Все будет хорошо, - шепнула мне в ухо Яська.

- С днем рождения, подружка, - чмокнул я ее в завиток у уха.

Мы вывалились на улицу гурьбой, но быстро разбились на сцепки. Я привычно взял Тому под руку, другим моим плечом тут же мягко овладела Кузя. Пашка незамедлительно спарился с Иркой, а закрутившегося в недоумении Сёму ловко прихватила Томина мама. Так и пошли.

- Наташа, ты только не говори в классе никому про то, что Андрей шьет, хорошо? - попросила, заглянув через меня в глаза Кузи, Тома.

- Конечно-конечно, - широко улыбнулась та и охотно пообещала, - я никому ничего не скажу... Пока не переговорю с Андрюшей, - и поплотнее прижалась к моему плечу.

- Спасибо, - чистосердечно поблагодарила Тома и с облегчением улыбнулась.

Кузя негромко фыркнула и снисходительно посмотрела на нее.

- Мы ведь поговорим, Андрюш... Потом? - негромко уточнила она.

- Ты губку-то нижнюю закатай, - посоветовал я, - в том платье материалов на четвертак.

Наташа посмурнела, но через несколько шагов ей в голову пришла какая-то мысль, и она аж взметнулась:

- Да откуда это у те... - и клацнула, недоговорив, зубами.

В глазах у нее зажглось напугавшее меня понимание.

- Ах-х... - выдохнула она и блеснула белозубой улыбкой, - как... Как это интересно... - и промурлыкала мечтательно, - мы обязательно, обязательно поговорим. Потом.

Воскресенье, 11.12.1977, день

Около границы Ленинградской и Новгородской областей.

"Ровно месяц назад", - в сотый, наверное, за сегодня раз удрученно подумал я, скользя взглядом по проплывающей мимо заснеженной равнине. Окно вагона густо заиндевело изнутри, и пришлось долго дышать в одну точку, чтобы увидеть, как жмутся к стволам деревьев зализанные ветром сугробы, а черные от времени деревянные домишки на редких станциях с трудом удерживают крышами толстые пласты снега.

Поезд вырвался на высокую насыпь, и кроны деревьев поплыли далеко внизу. Загрохотало, и потянулся длинный мост через Волхов.

Я поелозил отсиженным за эти часы задом по жесткой скамье и успокоил себя: "уже скоро", а потом мысль опять свалилась в штопор: "ровно месяц... дурак...".

Да, вот уже месяц прошел, день в день, как идущая навстречу молодая женщина непринужденно довернула сумочку, ловя меня в фокус закамуфлированного фотоаппарата.

Теперь я живу странной жизнью. Да и живу ли? Словно скачу, обезумев, с камня на камень по самому краю пропасти, ожидая на каждом прыжке предательства от опоры под ногой. Раз, и уже лечу, выдыхая крик... Да разве это жизнь?!

Паника первых дней, когда я постоянно протирал потные ладошки о штаны, сменилась нудным, болезненным, словно глухая зубная боль, ожиданием. Хаос в мыслях прошел, сменившись чередой однотипных вопросов.

С замиранием духа: "Придут, не придут?", и сердце начинает колотиться об адамово яблоко.

"А, если придут, то, когда?"

И, вслед за этим глупые мысли (как будто это имеет какое-то значение): "А как придут? Домой? В школу? Выскочат на улице из машины? Утром? Вечером? Ночью?!"

Раз за разом переживать ответы на такие вопросы - словно со сладостным мазохизмом ковыряться в чуть поджившей ране. Теперь я это знаю.

Непонятно было одно: что именно удалось заснять оперативникам. Я хватался за эту мысль, как за спасительную соломинку, то пытаясь проложить себе тропку к желанному будущему, то безвольно опуская руки.

Если сняли достаточно для уверенной идентификации, тогда меня уже ведут. Собирают информацию о привычках, тестируют на психопрофиль, подбирают неопровержимые улики и скоро придут с предложением, от которого невозможно отказаться.