Встреча с Хичи

Оглавление

Здесь в сущности вообще не очень думают об отдельных людях, и если бы я был тщеславен – а я тщеславен, – я бы напыжился от того, что являюсь одной из сторон в предстоящем процессе; в нем вообще четырнадцать заинтересованных сторон, и среди них четыре независимых государства. В самом Дворце у меня есть даже собственные офисы, предназначенные для моих личных нужд. Но я не пошел туда. Было уже почти одиннадцать часов, и вполне возможно, что вскоре начнется заседание, поэтому я улыбнулся и протиснулся прямо в зал заседаний. Он был заполнен. Он всегда заполнен, потому что тут можно посмотреть на знаменитостей. В своем тщеславии я считал себя одной из них и ожидал, что, когда я войду, ко мне начнут поворачиваться головы. Ничего подобного. Все смотрели на полдесятка тощих бородатых личностей в дашиках [африканская одежда типа свободного свитера без рукавов] и сандалиях, сидевших за загородкой на месте, отведенном для истцов, пивших коку и хихикавших. Древние. Их не каждый день увидишь. Как и все, я глазел на них, пока кто-то не взял меня за руку. Я повернулся и увидел мэтра Исинжера, моего адвоката во плоти, который укоризненно смотрел на меня.

– Вы опаздываете, минхер Броадхед, – прошептал он. – Суд отметил ваше отсутствие.

Но так как члены суда деловито перешептывались и спорили друг с другом, как я понял, по вопросу о том, можно ли считать дневник первого изыскателя, обнаружившего туннели на Венере, вещественным доказательством, я усомнился в словах Исинжера. Однако не стоит платить адвокату столько, сколько я плачу мэтру Исинжеру, чтобы спорить с ним.

Конечно, никаких законных причин платить ему столько у меня нет. В данном случае речь шла о попытке Японской империи поглотить Корпорацию «Врата». Я в деле участвую, как главный акционер чартерного бизнеса на «С.Я.», поскольку боливийцы обратились в суд с требованием отменить чартер, так как, по их мнению, перевозка колонистов означает «возврат к рабству». Колонистов называли бесправными рабами, а меня, вместе с другими, бессовестным эксплуататором человеческих несчастий. А при чем тут Древние? Они тоже заинтересованная сторона, поскольку утверждали, что «С.Я.» их собственность: они и их предки жили в ней сотни тысяч лет. Их положение на суде было несколько неопределенным. Они подданные правительства Танзании, потому что здесь из земная родина, но Танзания на суде не представлена. Танзания бойкотирует Дворец Правосудия из-за неблагоприятного для нее решения в предыдущем году о ракетах поверхность моря – морское дно, поэтому ее интересы представляет Парагвай – а он больше озабочен территориальным спором с Бразилией, которая, в свою очередь, является заинтересованной стороной, как одна из держав-учредителей Корпорации «Врата». Вы успеваете следить? Ну, а я нет, поэтому-то я и нанимаю мэтра Исинжера.

Если я позволю себе заниматься каждым миллионнодолларовым иском, я всю жизнь проведу в судах. У меня есть чем заняться в оставшуюся часть жизни, так что в обычных условиях я предоставил бы сражаться своим юристам, а сам проводил бы время гораздо интереснее, болтая с Альбертом Эйнштейном или бродя по берегу Таппанова моря со своей женой. Однако были особые причины у моего присутствия здесь. Я видел, что одна из них дремлет в кожаном кресле рядом с Древними.

– Проверю, не хочет ли Джо Квятковский выпить чашку кофе, – сказал я Исинжеру.

Квятковский поляк, представляющий Восточноевропейское Экономическое Сообщество, и один из истцов в деле. Исинжер побледнел.

– Он противная сторона! – прошептал он.

– Но он и мой старый друг, – ответил я, лишь слегка преувеличивая: он был изыскателем на Вратах, и в прежние времена мы не раз вместе выпивали.

– В судебных делах такого масштаба друзей не бывает, – сообщил мне Исинжер, но я только улыбнулся ему и наклонился, чтобы свистнуть Квятковскому. Тот, проснувшись, охотно подошел.

– Мне не следует находиться тут с тобой, – проворчал он, когда мы оказались в моем кабинете на пятнадцатом этаже. – Особенно для кофе. Ты ведь можешь туда что-нибудь подлить.

Да, действительно – сливовицу, причем его любимого краковского розлива. И кампучийские сигары – того сорта, что он любит, и селедка, и печенье.

Здание суда стоит над небольшим протоком реки Маас, и чувствуется запах воды. Я открыл окна, и в них слышались звуки проходящих под аркой здания лодок и шум транспорта с самого Мааса в километре отсюда. Из-за сигары Квятковского я открыл окна пошире и увидел флаги и ленты на боковой улице.

– Из-за чего сегодня парад? – спросил я.

Он отмахнулся от моего вопроса.

– Армии любят парады. Не дури, Робин. Я знаю, чего ты хочешь, но это невозможно.

– Я хочу, – ответил я, – чтобы ВЕЭС помогло уничтожить террористов с их кораблем. Это явно в интересах всех. Ты говоришь, что это невозможно. Хорошо, приму твои слова, но почему невозможно?

– Потому что ты ничего не понимаешь в политике. Ты думаешь, что ВЕЭС может обратиться к парагвайцам и сказать:

– Послушайте, договоритесь с Бразилией, скажите, что вы проявите уступчивость в территориальном споре, если они передадут свою информацию американцам, чтобы можно было захватить корабль террористов.

– Да, – согласился я, – именно так я и думаю.

– И ошибаешься. Они не станут слушать.

– ВЕЭС, – терпеливо сказал я, меня тщательно проинструктировала моя информационная система, Альберт, – самый крупный торговый партнер Парагвая. Если вы свистнете, они прыгнут.

– В большинстве случаев да. Ключ к ситуации – республика Кампучия. У нее тайная договоренность с Парагваем. Кроме этого, я ничего не скажу, только добавлю, что договоренность одобрена на самом высоком уровне. Еще кофе, – сказал он, – только на этот раз пусть будет не так много кофе.