Алабай

Оглавление

Вот и добрались. Киев встретил нас открытыми воротами, в которые мы попробовали сходу въехать. А вот нихрена! Стража вовремя спохватилась и ворота закрыли, потом начали орать — кто такие и зачем приехали? Ну, мы особо и не скрывали, так им и ответили честно, глядя в глаза — что приехали Киев воевать и контрибуцию поиметь за грубые наезды на наш город. Они там сильно изумились, долго совещались, ну а мы, отъехав за пределы прицельной стрельбы из лука, расположились на стоянку.

Местность была совсем не пустынная, поэтому, постепенно у ворот собирался разный местный люд, как пешком, так и на транспорте. Естественно, возникали вопросы — а чего стоим и кого ждём? Наше войско, в пятьсот рыл, всерьёз никто не воспринимал. Нет, толпа солидная, но что такое пятьсот воинов — против стольного града Киева? Плюнуть и растереть. Поэтому, выяснив обстоятельства, ожидающие зрители, стали располагаться в отдалении, предвкушая бесплатное зрелище.

Ну а мой воевода, стал раздавать распоряжения — кому где стоять и чем заниматься. Так как Сармат уехал за своими соплеменниками, временно его обязанности исполнял один из воинов по имени Дымок. Не знаю, каков из него командир, но выражается он красиво. Чего стоит одна его фраза — 'Кто будет стоять не там, где ему сказано, тот будет иметь бурную ночь с толстой, старой женой любимого конюха киевского князя'. Я даже на несколько секунд подзавис, обдумывая всю глубину мысли, которую вложил Дымок в своё выражение. Судя по лицам отроков, остальные тоже сильно задумались. Поэтому стояли там, где их настигло это мудрое изречение. Глядя на них, Дымок одобрительно кивну — результат достигнут.

А потом на стены Киева пожаловало высокое начальство…

* * *

— …и постигнет тебя кара небесная! Богохульник! Христопродавец! Гореть тебе в Гиене огненной! — орал второй бородатый мужик, одетый в знакомую рясу.

— А это ещё кто? — изумлённо спросил Еруслан, глядя на поповскую рожу, — Что‑то не пойму чей это жрец.

— О… А это, Еруслан, жрец нового бога, — ответил я, — Безымянного, иноземного бога. Для которого другие боги не существуют, а все люди являются рабами.

— Это как так? — удивился Еруслан, — Как так безымянного и почему рабами?

— А вот так, — хмыкнул я, — Это у них такой бог, типа он так велик, что ему имя не нужно. А все люди должны безропотно исполнять волю — таких вот жрецов, вроде как он говорит их устами. Для этого бога все люди — покорное стадо, а он его пастух. Короче, не забивай себе голову. Плохой это бог и слуги у него поганые.

Я сплюнул себе под ноги, Еруслан подумал и тоже сплюнул. После чего мы ещё какое‑то время слушали гневные выкрики в наш адрес от разных деятелей религиозных конфессий и особо приближённых к княжескому престолу лизоблюдов. Подумалось, что сейчас перед лицом общего врага, попы и жрецы вместе, а как притихнет — начнут козни друг другу строить. Да мне пофиг. Я уже решил, что христиан щадить не буду. Лишние они тут, сильно лишние.

— Еруслан, видел этого раба божьего? Так вот, таких как он — не щадить. И тех, кто в его бога верует, тоже не жалейте. Дома их молельные разрушайте, всех кого с крестами на шее увидите — под нож. От мала до велика. Хотя нет… Детей не трогайте, пусть живут. Но взрослых не жалеть. Понял? И ещё, если увидите кто делает такое вот движение, — я перекрестился, начнёт стращать божьей карой, или взывать к жалости — 'За ради бога', рубите без жалости. Это вот и есть те самые — христовы овцы и бараны. Стадо, мать их… Это сейчас их мало, а пройдёт время и запылают костры, сжигая заживо несогласных с новой верой и поплывут по рекам порубленные идолы наших богов — осквернённые прислужниками новых жрецов. Страшное время грядёт, Еруслан, ежели не укоротить этих прислужников Чернобога.

Впечатлённый Еруслан кивнул и пошёл инструктировать войско. А я, сканируя окрестность, ощутил, как за воротами собирается большой отряд, прибывающих киевских дружинников. Значит, скоро будет атака, о чём тут же крикнул Еруслану и остальным.

* * *

В этот раз, я не возлагал надежды на победу, за счёт противостояния живой силы. По самым примерным прикидкам, Киев мог выставить против нас до десяти тысяч дружинников и примерно пятьдесят тысяч городского ополчения. Поэтому, сразу сказал своим, что этот бой целиком и полностью будет на мне. Их дело добивать недобитков и экспроприировать экспроприаторов. То есть, грабить город, когда мы туда войдём. Но перед этим, противника нужно будет деморализовать. Впечатлить по самое не могу. И вот, ворота распахнулись…

С криками и грохотом, вывалилась конная масса примерно голов в три тысячи и радостно ломанулась на нас размахивая разными орудиями убивания. А следом за ними попёрла масса разнообразного люда пешим способом, тоже очень радостная. Ну, эти скорее всего чисто пограбить шли. Если реально, то нас эти конники растоптали бы как делать нефиг. Но не в этот раз.

Выйдя слегка вперёд нашего строя, я выбросил вперёд обе руки, формируя перед наступающей лавиной конных воинов одно хитрое заклинание под названием 'Ёж'. В принципе, для того, чтобы сформировать заклятие, мне не нужно было делать какие‑то жесты, или говорить слова, всё делалось мысленно. Но тут была игра на зрителя. Все должны были видеть, что это сделал я и всё проявление сверхъестественного — это моих рук дело. Время сейчас такое, что любое выходящее за рамки обычного — деяние богов. Вот и работаю на свою репутацию.

Была идея применить 'струну', но проблема была в расстоянии, всё‑таки, 'струна' оружие ближнего боя. А вот 'Ёж', можно было накладывать на расстоянии прямой видимости. И вот, выставив ладони в сторону противника, я сделал жест — как будто что‑то от себя отталкиваю. И этот же миг, конная лавина как будто на что‑то напоролась. Повалились на землю кони, закричали от боли умирающие люди и животные. Было страшно… И красиво.