Тело, которому служишь

Оглавление

— …вся в слезах, представляешь? Я ей говорю: «Чего ревешь? Подумаешь, трагедия! Ну прихватили Стенку Пупка — что ж теперь, хвостиком удавиться?..»

Митька плохо представлял, о чем идет речь, и слушал вполушка. Чем внимательнее присматривался он к сноровистым движениям хрупких, изящных лапок, опушенных розовато-рыжей шерсткой, тем больше недоумевал. Вроде приемы те же самые, кое-что у него даже лучше получалось… Да, видимо, не в приемах суть, не в умении. Все эти сглаживания и протирания — не более чем ритуал, даже если совершающий его думает иначе. Весь вопрос в том, на каком Теле угораздило тебя появиться на свет. Если на Таньке — будь счастлив, если же на Димке — не обессудь.

Родина… Родина там, где Ногтей не грызут.

— Ты слушаешь меня вообще?.. Я говорю: как Морпион поживает?.. Или он на кого-нибудь еще перебрался?

— Морпион?.. Нет, не перебрался… Так… поживает себе…

— Мерзкий тип, — брезгливо скривив губенки, сказала Рыжая Крима. — Ничего святого… — Внезапно вскочила, топнула копытцем, воздела растопыренные коготки. — Ну вот!.. — плаксиво вскричала она. — Кромка отслоилась!.. А все ты со своим Морпионом! Пошел на место!..

Сторонний наблюдатель беспрекословно отступил на Запястье, споткнувшись по дороге об охватывающий Основную Фалангу массивный обруч, именуемый Кольцом. Выходки рыжеватой коллеги давно уже не удивляли пришельца. Вообще странный тут обитал народ, своенравный, порывистый: грозились так, что с непривычки оторопь брала, но угроз в исполнение, если не возражать, никогда не приводили. А Митька и не возражал ни разу…

Что произойдет дальше, было известно заранее. Оставшись без собеседника, Рыжая Крима заскучала.

— Ну и чего ты там торчишь?.. — раздраженно осведомилась она. — Значит, я ей и говорю: спохватилась, говорю!.. Когда Пупок дырявили, ты где была? Рядом? Вот тогда и надо было рыдать…

Серенький Митек (легкая прозелень в шерстке исчезла уже на второй день), осторожно переступив через Кольцо, в молчании вернулся на Безымянный и присел рядышком с Ногтем. Отслоившаяся кромка, представлявшая собой продолговатый скол Неживой Материи, лежала совсем рядом — и Митька ее подобрал.

— Ах какие мы, говорю, нервные!.. Подумать только, Стенку Пупка прихватили! Так там еще и складку на Животе прихватили! Арехе не рыдает, Забедо не рыдает, одна ты рыдаешь… Ну давай я еще рыдать начну…

Митька рассматривал скол.

— Может, как-нибудь приладить можно?.. — подал он робкий голосок.

— Выбрось! — велела Рыжая Крима. — Все равно завтра в Парикмахерскую.

— Куда?! — ужаснулся Митек.

* * *

Бывают, конечно, трудновыговариваемые имена: Мениггесстроеф, Фтхауэ, Этерафаопе Аброн, Эстенис-ух-епиптоэ… Но Па-рик-ма-хер-ская! Митек одолел это слово только с третьего раза.

Не иначе Центр Вселенной. Способности различать Тот Свет, не выходя за пределы ауры, бродяга-межтелесник и на Таньке не утратил. Насколько он мог судить, Парикмахерская состояла из череды кубических пространств, в каждом из которых имелось шаровое скопление Высоких Синих Лампочек. Ничего синего в них, понятно, не сквозило, но раз сказано, что Лампочка Синяя — значит, Синяя.

Пока Левая Рука, по слухам, отмокала в некоей таинственной Ванночке, с Правой происходило такое, что и в головенку не взбредет. Даже в самые неблагоприятные дни.

Кстати, о неблагоприятных днях. Погода на Таньке держалась удивительно мягкая и ровная. Четвертые сутки — и ни одного штормового предупреждения!

Итак, Правая Ладонь опиралась на огромную плоскую твердь — видимо, тот самый Стол, о котором рассказывал Морпион. Пальцы были чуть приподняты, причем Средний находился в Чужих Руках. Одна из них придерживала Крайнюю Фалангу, другая орудовала так называемыми Щипчиками.

Операция считалась жизненно важной, поэтому чужака, чтобы не мешал, выдворили аж на Предплечье. Вытянув шеенку, приподнявшись на переднюю кромочку копытцев, Митька, затаив дыханьице, смотрел издалека на творящееся диво. Так вот как это делается! На его глазенках была отодвинута, а затем и срезана Кутикула, обретал идеальную форму внешний край Ногтя, один Инструмент в Чужой Руке сменялся другим. Щипчики, Пилочки… Ничего себе Щипчики, ничего себе Пилочки! Некоторые из них превышали длиной Ладонь…

Тело пребывало в неподвижности, однако рабочей суеты хватало с лихвой. Подобного аврала Митька не видел с тех пор, как он, только-только вылезши из чертоматки, сразу угодил в самое пекло боя.

— Расслабить все Мышцы! Расслабить!.. — яростно командовала Рыжая Крима. — Тренеу, чумичка! Скажи им! Они что там, на Запястье, совсем сдвинулись?..

Возникало ощущение, будто приказы поступают не от Мозга к Ногтям, а напротив — от Ногтей к Мозгу. Так оно, возможно, и было.

— Девки, вы чо? Сужай Сосуды! Сужай!..

— Куда еще сужать? Вообще перекрыть?

— Вообще перекрой!..

Впрочем, доставалось и самой Криме. Обе команды Чужих Рук тоже не безмолвствовали.

— Дама! Дама!.. Пальчик зафиксируй, кошелка! Порежем же!..

И действительно вскоре порезали. Истошные крики, грянувшие с обеих сторон, оглушили настолько, что Митек заробел и на всякий случай спрятался внизу, прицепившись к непривычно узкой Ладони. Под ней было темновато и тесно, рожки почти касались тверди, именуемой Столом. Зато безопасно. Так он, во всяком случае, думал в тот момент.

— А не фиг было Пальцами дергать! — визгливо доносилось сверху. — Говорили же, зафиксируй!..

Раз уж оказался в уединении, стоило кое о чем поразмыслить. То, что Красота — результат технологического процесса, бродяга знал и раньше, когда еще звался Кримой. Но зачем вообще чертики? Зачем суматоха, взвизги, имитация бурной деятельности? Будь у него достаточно силенок или власти, разогнал бы сейчас весь этот балаган — и (копытце на холодец!) ничего бы не изменилось. Точно так же величаво сходились бы Тела, одно бы из них протягивало другому Руку через Стол, а другое брало бы со Стола Щипчики — и творило Совершенство.