Последняя крепость

Оглавление

— А дальше? — спросил Бран.

— Хватит на сегодня. — Она достала из ниши в стене краюху черствого хлеба, бросила ему, не вставая с места. — Ешь, спи. Я должна подумать. Не мешай мне.

Он сделал, как она сказала. Сжевал хлеб с жадностью — не ел двое суток, что бы там ни было, а есть надо. Растянулся на полу, покрытом какой-то дырявой тряпкой, и мигом уснул. Его унизили, он запродался в рабство, вдобавок к женщине, женщине уродливой, и он знал, что поступил правильно. Он знал это, потому что первую ночь за много лет спал спокойно. Он больше не видел стервятников Наамы. Может быть, потому, что рядом с ним их видели другие глаза.

Поутру Мавет сказала, что уходит в порт. Брану отправляться с собой не приказывала, но и не запретила. А он решил, что, раз уж определился в службу, должен следовать за этой женщиной, хотя бы для того, чтобы ее защищать. Правда, судя по экипировке Мавет, в телохранителе она не особенно нуждалась. Вчера Бран правильно определил причину, по которой она таскала этот плащ. Ее правую руку до локтя охватывало несколько цепей, скрепленных так, что получалось нечто вроде кольчужного рукава, а кисть защищала бронзовая пластина. Такое оружие было строжайшим образом запрещено, как «жестокое и бесчеловечное», но Бран несколько раз видел подобную штуковину среди вооружения столичного ворья и знал, что при ударе из-под пластины выскакивают когти. Защита для левой руки была проще — всего лишь браслет с шипами. На поясе она носила два ножа — длинный, рубящий, и короткий, метательный. Похоже, это было все, так как в головную повязку и сандалии вроде спрятать было нечего, но при умелом использовании и таким набором оружия много чего можно было натворить, и Бран не сомневался, что Мавет умеет пользоваться своими игрушками. Да и сама она, при крайней худобе и невеликом росте, не производила впечатления слабого создания. Но так или иначе, он должен был ей служить, обойдется она без него или нет.

Они вышли на улицу — на прогнившей лестнице не хватало половины ступеней и отсутствовали перила, но в доходных домах отроду никого не заботили подобные мелочи. Снаружи никто не обратил на них внимания, хотя, казалось бы, их внешность просто взывала к этому. Но в здешнем квартале не принято было проявлять излишнего внимания к себе подобным, а тот, кто не усваивал этого правила, рисковал не задержаться на земле. А кроме того, в столичных трущобах скапливалось отребье со всей империи, всех оттенков кожи и цветов волос, а также украшенное всевозможными видами калечеств, шрамов, ожогов, клейм, язв и парши. Поэтому и Мавет с ее изуродованным лицом, и Бран с его ростом и сложением выглядели на этих улицах вполне уместно и незатейливо. То же самое относилась и к гавани, где шлялся люд еще разнообразнее.

Был ясный солнечный день. Огромная гавань, начинавшаяся за триумфальной аркой императора Максимина, шумела и галдела. Народ был везде — на верфи работали плотники, грузчики толпились у лебедок, носильщики и комиссионеры сновали между складами, доками и купеческими конторами. Множество кораблей стояло на якоре — от легких одномачтовых парусников до мощных боевых галер. И надо всем этим на молу возвышался огромный маяк, прозываемый Глазом Империи.

Мавет не сообщила Брану цели своего пребывания здесь, но он не сомневался, что какая-то цель была. Она толкалась в толпе, разглядывала корабли, иногда что-то спрашивала у прохожих, нередко — на разных языках, по-прежнему не объясняя Брану что и зачем. Около полудня она купила у разносчика козьего сыру и две кружки воды, и они перекусили. А потом снова началось это смутное кружение по гавани, обмен двумя-тремя словами, порой на непонятном языке, порой на вполне понятном, но неясном по смыслу. Через пару часов, когда стало уже совсем жарко и толчея в порту замерла, они выбрались за городскую черту и поднялись на холм, с которого видна была гавань. Мавет уселась на склоне. Бран встал у нее за спиной. Военные привычки ожили в нем, и он осознавал — пусть Мавет вооружена, спину ее он прикрывать обязан. Небо над ними было яркосиним и словно бы густым, ничем не напоминая небо над Наамой, жесткая синева которого отливала закаленной сталью.

Мавет неотрывно смотрела на виноцветное море, на корабли, уходящие за горизонт, и что-то насвистывала. Другая бы пела, подумал Бран, но Мавет из-за своего поврежденного горла петь не может.

— Я понял, — сказал он. — Ты хочешь отомстить. — Она не ответила, и он повторил, уточняя: — Ты хочешь отомстить за своих родителей.

Глаз, застывший в вечном прищуре, покосился на него.

— Ты ничего не понял. За моих родителей нельзя отомстить. Их никто не убивал. Они сами лишили себя жизни. Но отомстить я хочу. За проигранную войну.

Все ясно. Она рехнулась. Может быть, уже лежа в той могиле. А он обещал ей служить.

— Кому? — ядовито спросил он. — И как?

— Разумеется, я не могу ходить по империи и резать всех участников войны и осады, — рассудительно сказала она. — Их слишком много, и они всего лишь исполняли приказы. И вообще я не могу мстить империи за то, что она такова, какова есть. Это не в воле человеческой. Логично было бы убить императора Родарха. Но его, если ты помнишь, свергли восемь лет назад, и тот, кто его убил, вырезал заодно и весь его выводок. А сейчас на Золотом Троне сидит уже третий с войны император, и Родарху он даже не родич. А поскольку за все эти годы каждый, кто пробивался к трону, начинал правление с казней, до меня успели кончить и командующего Аммона, и легата армии левой руки Целия, и легата армии правой руки Руфина. Печально. Но их я главными виновниками и не считаю. Они тоже исполняли приказы…