|
Оценить:
|
Лето сухих гроз
4
Признаться, я был несколько разочарован, не найдя роскоши арабских сказок - золотой посуды, гор икры, танцующих невольниц, гуляющих павлинов и медведя на вертеле. Довольствоваться пришлось мейсенским фарфором, стерлядью по-казацки. И игристыми донскими винами. Правда, где-то неподалеку слышались противные крики, и студент уверял, что это павлины.
Когда дамы покинули нас, стало полегче. Или просто потянуло прохладой реки. На смену игристому пришел серьезный портвейн. Холмс раскурил трубку. Я не замечал никаких признаков погруженности в раздумья, казалось, мой друг просто отдыхал, наслаждался вечером. Впрочем, порой я замечал и признаки неудовольствия, легкие, едва заметные даже для меня, проведшего бок о бок с Холмсом многие (и лучшие!) годы. Я бы сравнил настроение Холмса с настроением великого хирурга, которого спешно пригласили к коронованной особе удалить бородавку.
Журчала вода каскада, бежавшая вниз, я, благодушный, умиротворенный вином, следил за прихотливым разговором.
- Материализм, идеализм - слова, ярлыки. Наука отличается от суеверия прежде всего терминологией, - старый принц вел главную тему, остальные подыгрывали ему, впрочем, не без изящества. - Возьмем открытия в медицине. Материалисты, если не ошибаюсь, объясняли раньше причину холеры дурными испарениями, миазмами. Не так ли, доктор Ватсон?
- Э... Совершенно верно.
- Колдуны же и знахари считали, что дело в демонах холеры. Теперь, после открытий профессора Коха, наука установила: причина холеры - микроб, невидимое глазу существо, вселяющееся в человека и доводящего до болезни. Чем отличается микроб от демона?
- Но, ваше высочество, - полковник не забывал титуловать принца. Наверное, и потому, что обращаться по имени и отчеству, как это принято у русских, гораздо труднее. - Вы не можете отрицать того, что наука являет собой могучую силу.
- Именно. Именно, Herr Oberst. А у нашего народа есть поговорка: сила есть, ума не надо. Ученые все более используют руки, а не голову, наука бьет тараном там, где нужно найти ключик, вставить в скважину и повернуть.
- Найти! То-то и оно! Они, ключики, под ногами не валяются.
- И не должны выляться, Herr Oberst. Ибо втопчут их во грязь. Или, что хуже, откроют дверь.
- Почему же хуже?
- Дверь пропускает в обе стороны.
Я сидел и слушал знаменитую русскую беседу. Солнце успело закатиться, принесли лампы
- К счастью или несчастью, дверь эта потаенная и непостоянная, покажется и исчезнет надолго, на всю жизнь, превращая ключик в безделицу, в ничто - до следующего раза в другое поколение.
Длинная дорога, незнакомое место, новые люди, вино - все это вместе создало во мне странное состояние благости, восторженного покоя. Я потягивал портвейн, постепенно пьянея, но ничуть не тревожась этим. Такие милые люди, такой спокойный, уверенный Холмс, да и дело выходило хоть и загадочным, на мой взгляд, но не страшным, не кровавым. Приятное дело, приятное место, приятные люди.
- Ах, что это я разболтался, - спохватился принц Александр. - Время позднее, а вы с дороги. Доброй ночи, доброй ночи всем. А завтра, я уверен, все трудности разрешатся.
Холмс вежливо поклонился.
Все поднялись.
- Всего... Всего восьмой час! - запротестовал я.
- В Лондоне, Ватсон. В Лондоне, - Холмс взял меня под локоть и твердо повел по дорожке вокруг замка.
Яркая, полная луна светила лучше всяческих фонарей.
- Я... Я вполне трезв, Холмс.
- Не сомневаюсь.
- Но я действительно трезв. А вот вы, Холмс, не пили почти ничего. Ни вы, ни другие, - сейчас до меня дошло. Что стаканы остальных оказались лишь пригубленными.
- Отдаю должное вашей наблюдательности, Ватсон.
- Тогда почему мы ушли?
- Потому, что с нами попрощался хозяин.
- Ах, да. Водопроводчики, верно? - мы успели дойти до нашего пристанища, когда Холмс, наконец, отпустил мою руку.
Мы сели в кресла около столика (Людовик Шестнадцатый).
- Наши хозяева заботливы, - Холмс указал на бутылку. - Ваш любимый портвейн. Желаете?
- Нет, - хмель потихоньку таял, искушение росло, но я удержался.
- Отлично, - он вернул бутылку на стол. - Ну, каково ваше впечатление, Ватсон?
- Просто загадка. Сейф с шифром, а драгоценности исчезли. Невообразимо!
- Да, - Холмс грустно улыбнулся.
- Вы... У вас есть гипотеза?
- Думаю, мне известно, кто взял драгоценности.
- Неужели?
- Полагаю, что это известно и принцу Петру.
- Тогда зачем...
- Думаю, и похититель знает, что я знаю, и что знает принц Петр.
- Погодите, Холмс, погодите. Он знает, что вы знаете, что знает... Нет,это слишком запутанно. Зачем вообще было звать вас, если всем все известно?
- Грязная работа, Ватсон. Грязная работа. Вы тоже можете протереть пол в приемной после визита больного, но держите для этого санитарку, не так и?
- Да, - я вздохнул. - Держал, когда практиковал. Но все же...
- Семья Ольдбургских может себе позволить пригласить экспертов из Англии. Это богатая семья, Ватсон, очень богатая.
- Кто же похититель?
- Завтра, Ватсон, все завтра. Вы ведь помните - самым деликатным образом. И переведите часы, или лучше дайте их мне. Вот, Ватсон, теперь вы окончательно в России.
Мы разошлись по спальням. Окна моей комнаты выходили на парк. Кроме луны, нигде не виднелось ни огонька. И тишина, полная, почти абсолютная тишина.
Безмятежный, убаюканный покоем, я засыпал с мыслью, что более легкого дела я не знал за все годы знакомства с Холмсом.
Как может человек ошибаться!
Стук в дверь разбудил меня, стук и настойчивый зов:
- Ватсон, Ватсон, вставайте!
- Холмс, это вы? - я посмотрел на часы. Господи, даже здесь четверть шестого, а в Лондоне?
