Миг бытия так краток

Оглавление

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

— Ты скучала?

— Могла бы и заскучать.

Она была маленькой и, подобно всем, кто ненавидел день, молочно-белой. Мне она напоминала сложную заводную куклу с неисправным механизмом — холодная грация и склонность пинать людей под коленки, когда те меньше всего этого ожидают.

Эллен обладала копной оранжево-шатеновых волос, свитых в гордиев узел прически, который, на вид, невозможно было развязать. Цвет ее глаз, какой бы она ни выбрала, чтобы сделать приятное избранному ею в тот день божеству, я теперь забыл, но где-то глубоко-преглубоко внутри они отливали голубым. Что там она ни носила, оно выглядело коричнево-зеленым, и материи с лихвой хватило, чтобы обернуть ее пару раз, уподобив бесформенной сигаре. Это было либо прихотью костюмера (если у нее когда-либо таковой имелся), либо попыткой скрыть очередную беременность, в чем я весьма сомневался.

— Ну, добрался хорошо, — сказал я, — если тебя это интересует. Правда, не попал на Цейлон. Большую часть времени я провел на Средиземном море.

Из зала донеслись аплодисменты, и я порадовался, что нахожусь снаружи. Исполнители только что закончили «Маску Деметры» Гравера, написанную им пентаметром в честь нашего высокого гостя с Веги, а пьеса, кстати, неудачная, нудно тянулась два часа. Фил — человек образованный и, хотя и плешивый, с виду как нельзя лучше подходил к своей роли — в тот день, когда мы его подцепили, нам позарез требовался лауреат. Он страшно любил Рабиндраната Тагора и Криса Ишервуда, а также писал жутко длинные метафорические эпические поэмы, без конца болтал о Просветлении и совершал ежедневные дыхательные упражнения на пляже. В остальном он был вполне приличным человеком.

Аплодисменты стихли, и до меня вновь донесся стеклянный перезвон фелинстры и накатился гул возобновившихся разговоров.

Эллен облокотилась на перила:

— Я слышала, ты нынче несколько женат?

— Верно, — согласился я. — А также несколько обеспокоен. Зачем меня вообще вызвали?

— Спроси своего босса.

— Спрашивал. Он сказал, что я буду гидом. Но мне хочется знать другое — почему? Истинную причину. Я думал об этом, и чем больше думал, тем менее ясным все становилось.

— Откуда же знать мне?

— Ты все знаешь.

— Ты меня переоцениваешь, дорогой. Какая она?

Я пожал плечами:

— Возможно, русалка. А что?

— Просто любопытно. А что ты говоришь людям обо мне?

— О тебе я сказать ничего не могу.

— Я удивлена, ведь должна же я быть какой-то, если, конечно, я не единственная в своем роде.

— Именно так. Ты единственная в своем роде.

— Тогда почему же ты не взял меня в прошлом году с собой?

— Потому, что тебе требуется постоянное внимание и городское окружение. Ты можешь быть счастлива только здесь, в Порте.

— Но я не счастлива здесь, в Порте.

— Ты менее несчастна здесь, в Порте, чем была бы в любом другом месте на этой планете.

— Мы могли бы попробовать, — она повернулась ко мне спиной и посмотрела вниз, на огни в районе гавани.

— Знаешь, — сказала она через некоторое время, — ты настолько безобразен, что даже привлекателен своим уродством. Должно быть, в этом-то все и дело.

Я замер, не дотянув руки до ее плеча на пару дюймов.

— Знаешь, — продолжала она ровным голосом, лишенным эмоций, — ты просто материализованный кошмар.

Я уронил руку, глухо рассмеявшись, хотя невидимый обруч стянул мне грудь.

— Знаю, — отозвался я. — Приятных сновидений.

Я начал было поворачиваться к двери, но она схватила меня за рукав.

— Подожди!

Я посмотрел на ее руку, пристально глянул в глаза, а затем снова опустил взгляд на руку. Она выпустила рукав.

— Ты же знаешь, что я никогда не говорю правду, — отозвалась она и рассмеялась тихим дробным смехом. — …Я подумала-таки кое о чем, что тебе следует знать об этом путешествии. Здесь находятся Дональд Дос Сантос, и, по-моему, он отправится с вами.

— Дос Сантос? Это просто смешно.

— Он сейчас в библиотеке, с Джорджем и каким-то здоровым арабом.

Я взглянул мимо нее, глядя, как тени, подобно моим мыслям, двигаются по тускло освещенным улицам, темные и неторопливые.

— Здоровым арабом? — переспросил я через некоторое время. — Руки в шрамах? Желтые глаза? И зовут — Хасан?

— Да, совершенно верно. Ты что, его знаешь?

— В прошлом он выполнял для меня кое-какую работу, — признался я, улыбнувшись, хотя у меня и стыла кровь в жилах, потому что я не люблю, когда люди догадываются, о чем я думаю.

— Ты улыбаешься, — заметила она. — О чем ты думаешь?

Она такая.

— О том, что ты воспринимаешь некоторые вещи куда серьезней, чем мне думалось.

— Ерунда. Я часто говорила тебе, что я трусливая лгунья. Фактически соврала всего секунду назад, а говорила только о мелкой стычке в великой войне. И ты прав в том, что я менее несчастлива здесь, чем в любом другом месте на Земле. Поэтому, возможно, тебе удастся поговорить с Джорджем и уломать его согласиться поработать на Тейлере или Бакабе. Сможешь? А?

— Да, — подтвердил я. — Разумеется. Это точно. Только так. После того как ты десять лет пробовала этого добиться. Как поживает нынче его коллекция жуков?

Она в некотором роде улыбнулась.

— Растет, — ответила она. — Прыгает и скачет. Да к тому же жужжит и ползает, и некоторые из этих ползунов радиоактивные. Я ему говорю; «Джордж, почему бы тебе не поразвлечься с другой женщиной, вместо того чтобы проводить все время с этими жуками?». Но он лишь мотает головой, и все его помыслы там — с жуками и работой. Тогда я говорю: «Джордж, в один прекрасный день один из этих уродов укусит тебя и сделает импотентом. Что ты будешь делать тогда?». И тогда он объясняет, что этого никак не может случиться и читает мне лекцию о токсинах насекомых. Возможно, он сам — лишь большой жук, замаскированный под человека. По-моему, он получает определенное сексуальное удовольствие, глядя, как они копошатся в этих банках. Не знаю, что еще…