Выбери любимый жанр

Оценить:

Серые земли-2 (СИ)

Оглавление

Не справится.

Ему тоже не по себе, Евдокия чует. Это не страх, скорее уж смятение. Но он ни за что в том не признается…

Идет. Глядит, что на частокол, все же не деревянный — костяной, беловато — желтого колеру, что на двустворчатую пасть ворот, готовую проглотить и его, и Евдокию, и прочих дерзновенных, что на мертвяка. Ветра нет, а тот покачивается, и вновь видится в том иная, запретная жизнь.

Того и гляди, засучит ногами, задергается, силясь вырваться из петли. А когда вырвется — а вырвется всенепременно, потому как в этом месте у мертвяков особая сила — отряхнется, оправит рваную одеженку да и пойдет ходить — бродить вокруг костяного забора…

— Дуся, выше голову… на нас смотрят.

И вправду смотрят.

Люди… странно, прежде Евдокии представлялось, что Серые земли — место малолюдное, а тут вот… дюжины две, а то и три… и всякого возрасту, от паренька, которому, верно, и шестнадцати не было, до седого деда, скрючившегося у ворот. Дед сидел на земле, скрестивши ноги, и стучал железкою по куску рельсы. Стучал старательно, сосредоточенно, но звук получался слабым…

— Яська! — крикнул рыжий парень, мигом растерявший свою важность. — Туточки вот… пришли… бають, что к Шаману… дело у них есть.

— Дело, значит? — рыжая Яська спрыгнула с подоконника. — Это ж какое дело‑то?

— Важное, — Сигизмундус вытянулся.

И грудь выпятил, что гляделось доволи‑таки смешно.

Но на Яську сия храбрость, вовсе Сигизмундусу несвойственная, а потому давшаяся нелегко — Сигизмундусова суть настоятельно требовала угомониться, извиниться, а то и вовсе уйти из негостеприимного местечка — не впечатлила.

— Чего тебе надо? — она ткнула в грудь пальцем.

И за шарф дернула.

— Это я Шаману скажу… ты ж не он?

— Я не он, — согласилась Яська. — Да только надобно ли его беспокоить… у него и без тебя забот хватает… с чего бы ему время свое на всяких пришлых тратить?

И револьвер так, выразительно, на пальчике крутанула.

— Может, проще тебя сразу пристрелить?

— Оно, конечно, есть подобная вероятность… да только кто ты такая, чтоб решать, что для Шамана важно, а что — нет?

Яська покраснела.

Рыжие краснеют легко, а эта и вовсе полыхнула разом.

— Кто я…

— Яська, не дури, — раздался знакомый бас. — Сведи к Шаману… а вздернуть их завсегда успеем.

Яська засопела, однако револьвер убрала.

— Ладно, — буркнула она. — Идем… один. А девка твоя пусть тут побудет… Шило, не скалься… со мною побудет. Будешь руки распускать, лично охолощу.

Видать, угрозы свои Яська имела обыкновение реализовывать, поскольку упомянутый Шило, неказистый мужичонка со свернутым набок носом, от Евдокии отступил.

И руки убрал за спину, верно, для надежности.

Только сплюнул под ноги, буркнув:

— Упырева невеста…

— Я все слышала, Шило!

Он вновь сплюнул и нос перебитый поскреб пятернею.

— Рыжий… отведи ее куда‑нибудь, чтоб глаза не мозолила.

Идти никуда не хотелось.

Хотелось вцепиться в Себастьяна обеими руками, заверещать совершенно по — бабьи, в слезы вот удариться или еще какую глупость сделать, не важно, какую, главное, чтобы не оставаться одной.

— Не боись, — рыжий подтолкнул Евдокию к разбойничьей цитадели, которая вблизи гляделась еще более мрачною, чем издали. — Яська баб забижать не дает. Ежели твой с Шаманом не добазлается, то мы вас попросту вздернем. Скоренько.

Нельзя сказать, чтобы сие сообщение сильно способствовало возвращению душевного спокойствия, но Евдокия нашла в себе силы ответить:

— Спасибо.

— Та нема за что, — отмахнулся рыжий. — Меня Янеком кличуть… Яська у нас во какая!

Он сжал кулачишко и Евдокии под нос сунул.

— Чуть что не по ейному, так за левольверу свою… сколько на нее Шаману жалилися, а он токмо смеется, мол, сестрица… кровь — не водица…

Сестра, значит.

И не последний человек, если Евдокия хоть что‑то в местных реалиях понимала. Зря Себастьян ее дразнил…

Меж тем Янек распахнул дверь, низкую, какую‑то перекосившуюся и велел:

— Проходь.

Пахло едой.

Сытно. Так, что Евдокия тотчас вспомнила, что давненько она не ела, а значит, голодна. И даже перспектива быть повешенною на аппетит никак не влияет.

— Ести хочешь? Чичас гляньма, тама оставалася… сення каша с мясом, Яська кабана подстрелила. Туточки знаешь, какие кабаны водятся? Не кабаны — монстры! Харя — во!

Янек развел руками.

— Глазищи — во! Затое смачные… мы тым годом на зиму сала насолили, так ели… ели… аж пока поперек горла не стало…

Он вел по узкому коридору и говорил… говорил… про кабанов и про мавок, про игош, что свили гнездо в старое башне и почти подрали некого Зузуту, да только тот не первый год на Серых землях… слова лились из Янека полноводною рекою, и Евдокия поневоле слушала.

Прислушивалась.

— Во, — Янек толкнул очередную дверь. — Проходь. Седай куда — нить, не гляди… Яська сказала, что ежели ее кто тронет, то яйцы самолично оборвет!

Это было сказано не Евдокии.

Она замерла на пороге, осматриваясь.

Зал.

Огромный зал со сводчатым потолком, с галереей вокруг, с окошками узенькими, будто бойницы. Со старинным камином в половину стены, со столами широкими, с лавками… на лавках лежали люди, дремали явно, укрывшись, кто тулупом, кто просто шкурою. В камине горел огонь, который едва — едва разгонял мрак. Пахло все ж едой, а еще брагой, но не свежею, каковая имеет хлебный вкусный запах, а прокисшею, дрянною.