Последыш

Оглавление

– Ан нет! Не бывать по-твоему! – опять рявкнул Аввакум. – Ты, бесятина, не в тот дом пожаловал. Здеся ты и познаешь почём фунт лиха!

– Ой ли, познаю? – усмехнулся собеседник протопопа. – Чай не знаешь, скольких дружков своих Милеша к нам в гости отправил?

– Знаю, бесятина, знаю, – ответствовал Аввакум. – Не тебе про грехи его рассказывать. Он уже во всём покаялся.

– Покаялся? – резко повернулся к хозяину дома незваный гость, да так, что даже треух слетел с его головы и стали видны маленькие рожки, растущие прямо над ушами. – В чём же ты покаялся? Поди, и крест целовал?

– Целовал, – признался Милеша и пальцем показал на протопопа. – Это он… он меня заставил!

– Ну, как заставил, так и выставит, – усмехнулся рогатый.

– Не бывать тому! – снова крикнул протопоп и опять попытался ознаменовать нечистого крестным знамением. Но не тут-то было. Тот снова оказался за спиной протопопа и более мирным голосом попытался успокоить Аввакума:

– Ну, будет, будет. Чё ты кожилишься? Я ж ведь не просто так. Работа у меня така, так чего же лаяться? Хочешь Милешу? Забирай! Он мне не нужен. Со мной обо всём можно договориться.

– Нет! Не соглашайся, – Милеша будто очнулся от сна и, выглянув из-за спины Аввакума, уже с неприкрытой ненавистью смотрел на незванного гостя. Яички у него! Он так меня скрутит – мама, не горюй!

– Яички говоришь?

– Ага, пасхальные… розовые…

– Нут-ка, показывай, бесятина, что ты там по карманам рассовал, – Аввакум ткунл верхним концом наперстного креста в кафтан незванного гостя.

Тот от неожиданности взвизгнул, как поросёнок на заклании:

– Всё достану, всё покажу! Только крестом не тыч!

Рогатый спешно принялся доставать из своей заплечной сумы и выкладывать на стол множество диковинок. Чего тут только не было! И маленькие глиняные склянки, похожие на греческие амфоры, уменьшенные в тысячу раз, и вервие из конского волоса, заплетённое в косичку, и девичьи румяна в маленьких коробочках, и несколько чёрных колючек индийского лотоса, уколовшись о которую человек теряет дар речи и вообще становится похож на ожившего мертвеца. Но самое главное в этой куче дьявольских рогаток был небольшой и тонкой пергамент с прилагаемым к нему гусиным пером! Это, вероятно, для того, чтобы написать договор с попавшим под руку нашкодившим бедолагой и заставить его поставить подпись на пергаменте в ознаменование продажи души человеческой. Именно этот продажный товар интересовал любого рогатого. Впрочем, насчёт продажности души – это ещё бабушка надвое сказала, потому как жизнь без души становится никчёмной и бессмысленной. Это знал каждый православный. Любопытно, что овечий пергамент перетягивало такое же вервиё, на концах которого болтались два розовых яичка. С виду это были обыкновенные пасхальные яйца, выкрашенные в свекольном отваре. Но какою силою они держались на вервие – было не понятно! Протопоп попытался оторвать одно яичко от шнура, но не тут-то было, Да ещё Милеша взвыл и схватился за штаны между ног.

– Больно же! – возопил он. – Рогатый прикарманил мои яйца и теперь делает со мной что хошь.

– Вот так, значит, – подытожил Аввакум. – Мне с тобой, бесятина, шутки шутить возбраняется. Нут-ко отвяжи яйца!

– Да я здесь при чём? – пожал плечами незваный гость. – Моё дело – сторона. Милеша сам помощи просил… Как же не помочь-то?

Протопоп повернулся к хозяину дома и вопросительно взглянул на него. Милеша весь съёжился и затрясся мелкой дрожью, видимо, испужался, что никаких молитв не хватит, чтобы отмолить все грехи или хоть немножечко обелиться и избавиться от рогатого.

– Каюсь, батюшка, каюсь! – запричитал Милеша. – Не думая, грешил. Не по законам Божьим жил. Токмо не отдавай меня ворогу лютому. Тяжко мне, батюшка. Он ведь и меня, и деток с супружницей моею утащить хочет! Хочешь, я тебе церковь срублю?! Своими руками?!

– Молчи, идолище! – цыкнул на него протопоп. – Ты сам себя спас покаянием, ибо с чистым сердцем каешься.

– Истинно так, – подтвердил Милеша.

– Тогда повторяй за мной. Я, смиренный служитель Божий Милекия, силою Отца нашего изрекаю: Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси, и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тебя истина Его.

Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме переходящия, от сряща и беса полуденнаго. Падёт от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближатся, обаче очима твоима смотреши, и воздаяние гроешников узриши.

Яко Ты, Господи, упование мое: Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих.

На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия.

Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое.

Воззовёт ко Мне, и услышу имя его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.

За сим, изыди нечисть во имя Отца и Сына, и Святаго Духа.

Аминь.

Пока протопоп Аввакум читал псалом, незваный гость трижды на глазах хозяина и священника сменился окрасом и ликами. Из благодушного старичка, с бегающими воровскими глазёнками, он вдруг превратился в Иркуйем– Богала, зарычал, двинулся в сторону протопопа, но снова осенённый крестным знамением, вдруг пополз по дубовым половицам извивающимся желтобрюхом, который вспыхнул фиолетовым пламенем и рассыпался мелкой вонючей пылью. Зато в руках у Аввакума остались два пасхальных яичка, которые он вручил хозяину дома со словами: