Лезвие бритвы (Иллюстрации Г. Бойко)

Оглавление

— Конечно, конечно, — спохватился Рябушкин, — все это послужило для вашей пользы, хорошо для экспериментальных работ, но до докторской диссертации вам куда как далеко!

— Я не претендую на какое-либо заведование и могу быть хоть младшим сотрудником.

— Отлично! — воскликнул с облегчением Рябушкин. — Тогда, значит, прямо в мою лабораторию. Проблема боли в физиологическом аспекте, а для вас — с психологическим уклоном.

И заместитель директора института принялся объяснять существо разрабатываемой им проблемы. Гирин хмурился и, воспользовавшись передышкой в речи профессора, сказал:

— Нет, мне это не подходит.

Рябушкин остановился, как осаженная на скаку лошадь.

— Позвольте узнать: почему?

— Мне кажется неприемлемым ваш подход к изучению проблемы.Болевая сыворотка — средство вызывать боль, вместо того чтобы бороться с ней.

— Да неужели вы не понимаете, что, узнав механизм появления и усиления боли, мы сможем действовать наверняка в борьбе с нею! — с раздражением воскликнул профессор.- Видно, что вы не диалектик.

— Диалектика- вещь сложная,- спокойно возразил Гирин.- Вот,например, может быть и такая диалектика: живем мы еще в далеко не устроенном мире,еще сильна всяческая дрянь, и ваша болевая сыворотка преотличнейшим образом может быть использована для неслыханных пыток. А что касается секретности, то вам, научному администратору, должно быть известно, что секреты в науке лишь отсрочка, тем более короткая, чем более общей проблемой вы занимаетесь. И все это на фоне успехов нашей анестезиологии выглядит неважно.

— Какую ерунду вы городите! — не сдержался профессор. — Так, по-вашему, некоторыми вещами нельзя и вовсе заниматься!

— Есть вещи, которыми нельзя заниматься, пока не будет лучше устроено общество на всей нашей планете,- подтвердил Гирин,- и ученым следует думать об этом. Меня тревожит, например, не слишком ли много кое-где развлекаются с энцефалографами и с лазерами.

— Ну и что?

— А то, что ряд американских физиологических лабораторий занят усиленным изучением прямого воздействия на определенные участки мозга. Вызывают ощущения страха или счастья, полного удовлетворения — эйфории. Пока у крыс и у кошек, но мостик-то ведь узок!

— Послушать вас, так я вредной вещью занят?

— Я думаю, что так.

— И вы не хотите работать в моей лаборатории именно по этой причине?

— Прежде всего по этой.

Профессор некоторое время собирался с мыслями и подавлял негодование.

— Вот какой вы!Но другой работы мы не найдем для вас в институте! Впрочем, нас недаром предупреждали… — Рябушкин умолк, спохватившись, но Гирин насторожился.

— Это о чем же предупреждали,можно узнать? О моем несговорчивом характере?

— Характер — пустяки! Есть кое-что похуже!

— Вот как? Тогда уж извольте сообщить, а то я все равно в партком пойду. Там добьюсь, в чем дело.

Рябушкин поморщился и нехотя начал, постепенно оживляясь:

— Есть такой за вами грешок, что там- целый грех, за это раньше даже врачебный диплом отнимали. Лечили вы одного больного якобы от рака, а на самом деле отравили анестезией, рака-то и не было, а вы такую дозу закатили, что больной умер. Оправдаться-то оправдались перед комиссией, а вот слава хвостом идет…

— Да,вы правы, хвостом! Вот эти хвосты и превращают людей, кто послабее, в пресмыкающихся с хвостом!- отвечал Гирин,вставая. Встал и Рябушкин, избегая смотреть ему в глаза.

— Приглашение, которое вам послали, мы аннулируем! — крикнул профессор вслед уходившему.

— Я сам позабочусь. Прощайте. — И Гирин прямо от замдиректора института направился в министерство.

— Я вряд ли смогу вернуться, не игрушки — сорвали с дела, демобилизовали для научной работы. Но могу принять любое назначение — подальше, если уж не гожусь для Москвы,- говорил Гирин начальнику отдела кадров.

— Кто вам сказал, что не годитесь? Рябушкин?

— Не только. Разве не отделались от меня в тимуковском институте? Ну и Рябушкин- после отказа работать в его лаборатории.

— Да, да. Но это еще не последняя инстанция. Найдем для вас хорошее дело. Сейчас пригласим нашего консультанта,профессора Медведева- может быть, знаете?

— Слыхал…

— Здравствуйте, доцент Гирин,- приветствовал его маленький подвижный профессор, по виду никак не соответствовавший своей фамилии.

— Какой же я доцент, никогда не преподавал, только в госпитале!

— Все равно,раз вы кандидат медицинских наук. Извините, я уж привык табель о рангах в науке свято соблюдать.Обижаются люди, ежели назовешь не так. Ну, не будем терять времени. Вы, как и я, невропатолог, а с вашими статьями по психофизиологии я знаком. Наверное, и сейчас о том же мечтаете?

— После войны еще больше. Но…

— Теперь не те времена.

— Как бы не так! Инерция велика. Вот и за мной хвост какой-то тянется, как сказал мне Рябушкин.Откуда он знает?Я, конечно, рассказывал о своей практике товарищам по работе. Видимо, кто-то нашел нужным написать вам сюда. Еще Лев Толстой упрекал русскую интеллигенцию в «неистребимой склонности писать доносы» — его собственная формулировка.

— Положим,вы это слишком!- в один голос воскликнули оба собеседника.- Ведь знать людей-то надо.

— Только по делам,а не по хвостам.Мы не крокодилы,у тех,наверное, в почете тот, у которого хвост длиннее. Разрешите мне рассказать вам одну короткую историю. Можно? — И на согласный кивок начальника кадров Гирин продолжал: — Вы знаете, что еще в прошлом столетии ученые-археологи в Египте раскапывали Тель-эль-Амарну- развалины столицы фараона Эхнатона. Особенного фараона, реформатора религии и общественной жизни.Нашли громадный архив папирусов или чего еще там,на чем писали в те времена, всего несколько тысяч документов, книг, записей- целую библиотеку дворца фараона.Ученые набросились на нее, как коршуны, — библиотека за полторы тысячи лет до нашей эры, да еще в эпоху реформ! Нашелся ключ ко всей истории, науке, религии Древнего Египта. Кропотливая расшифровка иероглифов продолжалась до двадцатых годов нашего века.И что же? Никаких данных о науке, жизни, даже религии. Тысячи кляуз! Не ручаюсь,точно ли помню,но примерно так- шестьдесят процентов доносов, сорок процентов униженных просьб пожаловать, что тогда жаловали холуям,- землю, дачу, рабов, не знаю уж что. Это было три с половиной тысячи лет назад! А сейчас, да еще в первом социалистическом государстве мира, надо, чтобы даже памяти о таком не осталось.Прежде всего надо покончить с этим хвостом старого мира.