Крысолов. На берегу

Оглавление

Мы были почти совсем одни в просторной комнате с высоким потолком. Разговаривали негромко, откинувшись в креслах, порой надолго замолкали. Когда очень устанешь, вот такая мирная беседа — большое удовольствие, ее смакуешь понемножку, словно старый коньяк.

— Мальчиком я часто бывал в Эксетере, — сказал я.

— Я-то прекрасно знаю Эксетер, — сказал Хоуард. — Прожил там сорок лет.

— У моего дяди был дом на Стар-кросс, — и я назвал фамилию дяди.

Старик улыбнулся.

— Я вел его дела. Мы были большими друзьями. Но это было очень давно.

— Вели его дела?

— То есть наша фирма вела. Я был компаньоном адвокатской конторы «Фулджеймс и Хоуард».

Тут он пустился в воспоминания и немало порассказал мне о моем дядюшке и его семействе, о его лошадях и арендаторах. Разговор все больше превращался в монолог; я вставлял два-три слова, и этого было довольно. Старик негромко рисовал почти забытые мною картины, дни, что ушли безвозвратно, — дни моего детства.

Я откинулся в кресле, спокойно покуривал, и усталость моя проходила. Поистине мне повезло, не часто встретишь человека, способного говорить о чем-то, кроме войны. Сейчас почти все только и думают если не о нынешней войне, так о прошлой, и любой разговор с каким-то болезненным упорством сводят к войне. А этого высохшего старика война словно обошла стороной. Его занимали самые мирные предметы.

Потом речь зашла о рыбной ловле. Оказалось, он страстный рыболов, я тоже удил понемножку. Почти все морские офицеры берут на корабль удочку и ружье. В свободные часы мне случалось ловить рыбу на побережьях всех частей света, но обычно не с такой наживкой, какая полагается, и без особого успеха; зато Хоуард был настоящий знаток. Он побывал с удочкой во всех уголках Англии и чуть ли не на всем континенте. В былые дни деятельность провинциального адвоката отнимала не слишком много времени и сил.

Мы заговорили о рыбной ловле во Франции, и я припомнил собственный опыт.

— Я видел, французы очень занятным способом ловят на муху, — сказал я. — Берут длиннющую бамбуковую жердь, футов этак в двадцать пять, с леской, но без катушки. Для наживки пользуются мокрой мухой и ведут ее по бурной воде.

— Правильно, — с улыбкой подтвердил Хоуард. — Именно так и делают. Где вы видели такую ловлю?

— Около Гекса, — сказал я. — Собственно, в Швейцарии.

Он задумчиво улыбнулся.

— Мне хорошо знакомы эти места… очень хорошо. Вы знаете Сен-Клод?

Я покачал головой:

— Юру я не знаю. Это, кажется, где-то возле Мореза?

— Да… недалеко от Мореза. — Он помолчал; мы остались вдвоем, в комнате было тихо, спокойно. Потом старик сказал: — Этим летом я хотел испробовать такую ловлю на муху в тамошних ручьях. Неплохое развлечение. Надо знать, куда рыба идет кормиться. Нельзя просто забрасывать муху как попало. Нужно вести ее так же осторожно, как искусственную.

— Стратегия, — сказал я.

— Вот именно. В сущности, стратегия в том и состоит.

Мы снова мирно помолчали. Потом я сказал:

— Не скоро мы опять сможем ловить рыбу в тех краях.

Так на сей раз я сам перевел разговор на войну. Нелегко обойти эту тему.

— Да… и это очень жаль, — сказал старик. — Мне пришлось уехать, когда рыба еще не ловилась. До самого конца мая клев никудышный. Ручьи еще совсем мутные и слишком полноводные — снег тает, понимаете. Позже, в августе, ручьи мелеют, да и жара. Лучшее время — середина июня.

Я повернулся к нему.

— Вы ездили туда в этом году? — Конец мая, о котором он упомянул вскользь, это время, когда немцы через Голландию и Бельгию вторглись во Францию, когда мы отступали к Дюнкерку, а французы были отброшены к Парижу и за Париж. Казалось бы, не слишком подходящее время для старика удить рыбу посреди Франции.

— Я выехал в апреле, — сказал он. — Думал провести там все лето, но пришлось уехать раньше.

Я удивленно посмотрел на него, невольно улыбнулся.

— Трудно было возвращаться?

— Нет, — сказал он, — не особенно.

— Наверно, у вас была машина?

— Нет, — сказал он. — Машины не было. Я плохой водитель, несколько лет назад пришлось от этого отказаться. Глаза уже не те.

— Когда же вы уехали из Юры? — спросил я.

— Одиннадцатого июня, — сказал он, подумав. — Как будто так.

Я в недоумении поднял брови:

— И поезда шли по расписанию?

По моей работе мне хорошо известно было, что творилось в те дни во Франции.

Хоуард улыбнулся, сказал задумчиво:

— С поездами было неважно.

— Как же вы оттуда выбрались?

— По большей части пешком.

В эту минуту послышалось мерное «трах… трах… трах… трах…» четыре разрыва подряд не больше, чем в миле от нас. Прочное каменное здание клуба качнулось, полы и оконные рамы заскрипели. Мы молча, напряженно ждали. Потом протяжно завыли сирены и резко затрещали зенитки. Начался очередной налет.

— Черт подери, — сказал я. — Что будем делать?

Старик невозмутимо улыбнулся:

— Я останусь здесь.

Это было разумно. Пренебрегать опасностью только ради того, чтобы избежать неудобств, глупо, но ведь над нами три солидных перекрытия. Мы порассуждали об этом, разглядывая потолок и прикидывая, выдержит ли он, если обвалится крыша. Но с места не двинулись.

Вошел молодой официант с фонарем и каской в руках.

— Убежище внизу, ход через кладовую, джентльмены, — сказал он.

— А это обязательно — идти в убежище? — спросил Хоуард.

— Нет, только если пожелаете.