Дикарь (ЛП)

Оглавление

— А о чем тут говорить? Я отпустил его, — пожимая плечами, говорю я и прислоняюсь к стене, граничащей с ее гостиной и коридором.

Она хмурит брови, и они сходятся вместе, между ними образовывается напряженная морщинка. Она выглядит встревожено из-за моей незаинтересованности в этом разговоре. Мойра вскакивает с дивана и подбегает ко мне. Ее лицо выражает злость, но присутствует и еще одна эмоция — страх. Страх не меня, а страх за меня. Я могу сказать с уверенностью, что перспектива ожидающих меня неприятностей здорово ее напугала.

Указывая пальцем мне в грудь, Мойра говорит:

— Ты не можешь просто так ходить и нападать на людей, потому что они тебе по каким-то причинам не нравятся. Ты не можешь пытаться убивать каждого, кто попытается схватить меня или прикоснуться ко мне. Ты меня хорошо понял?

— Я без разговоров убью любого, кто прикоснется к тебе и кто захочет причинить тебе вред, — прервал я ее речь, быстро вскинув руку и схватив ее затылок. Я слегка встряхнул ее, показывая ей тем самым слушать меня внимательно. — Я сам себе хозяин, Мойра. Никогда не забывай об этом.

— Зак… Но ты не можешь убивать. Всегда есть последствия того, что ты делаешь, и это не обязательно связано с законом, это также может затрагивать твою душу. Отнимая жизнь, ты совершаешь непоправимую ошибку. Ты хороший человек. Я думаю, для тебя это было бы подобно смерти — не забывай о том, как это скажется на твоем будущем. Тюрьма… Тебя запрут в камере… Никакой свободы.

Я притягиваю Мойру ближе к себе, пододвигаю ее лицо к своему, так что ей приходится немного привстать на носочки.

— Я знаю, что такое убить кого-то. Я делал это раньше и никогда, запомни меня, никогда не сожалел об этом, так что попридержите свою лекцию, доктор Рид.

— Что? Ты убил кого-то? — спрашивает она с недоверием, и в ее голосе намного больше страха, чем мне бы того хотелось. Что одновременно пугает и злит меня.

— Давай назовем это еще одним культурным отличием. Мое племя воевало с племенем Матика долгие годы. Мы нападали друг на друга и проливали кровь, убивали. Это наша форма правосудия, и когда я вернусь обратно домой, я сделаю это снова.

От моего признания Мойра бледнеет, и моя хватка на ее затылке становится сильнее. Я хочу ее шокировать, напугать, напомнить ей, что я все еще дикое и непокорное животное, а не человек, хотя бы тогда, когда мы сравниваем наши общества. Но я не хочу, чтобы я ей был противен. Я не хочу, чтобы она смотрела на меня взглядом полным стыда и разочарования.

— Позволь я расскажу тебе о последнем человеке, которого я убил, — мягко говорю я ей.

— Нет… Я не желаю слушать это, — ее голос почти срывается на крик, и она пытается вырваться из моей хватки.

— Ты выслушаешь меня, — приказываю я ей и еще сильнее сжимаю пальцы на ее шее, рывком притягивая ее ближе ко мне. Ее грудь плотно прижимается к моей груди, и по моему телу волной прокатывается болезненное желание. Я немного отступаю назад, хотя бы до того момента, пока Мойра не поймет, насколько я дикий. — Где-то за месяц до твоего приезда в Карайканскую деревню, чтобы забрать меня, мужчины моего племени напали на племя Матика. Это было нападение с целью спасения и отмщения. Однажды, незадолго до этого, пока мы были на охоте, в нашу деревню ворвались десять человек из племени Матика. Они изнасиловали некоторых женщин и украли троих мальчиков, жестоко убив мать этих детей, которая пыталась защитить молодые жизни ценой своей собственной.

— Я не хочу этого слышать, — кричит Мойра.

— Может, ты и не хочешь, но тебе нужно это услышать. Мы планировали свое нападение, очень тщательно все продумывая. Целью было не просто вернуть то, что у нас отняли и украли, но и наказание за то, что они напали на наших женщин и детей. Мы шли туда с желанием убить в ответ.

— Это неправильно, — говорит Мойра, смотря на меня широко открытыми глазами.

— Может, это и не вписывается в твое понимание правильного, но для нас это правильно и это то, что мы должны были сделать. В конце концов, мы не только забрали у них наших мальчишек, но мы вернули им долг в десять убитых жизней. Я с гордостью смотрел на то, как мой приемный брат, Коурло, возвращал своих украденных сыновей и убил того человека, который их выкрал и жестоко поиздевался над его женой, а потом убил.

Мойра дрожит в моих руках, но сейчас в ее глазах я вижу чуточку понимания.

Я наклоняюсь, чтобы прошептать ей на ухо:

— А хочешь знать, кого убил я?

Она отрицательно машет головой, но не останавливает меня, когда я начинаю говорить.

— Когда вошел в их деревню, я увидел Тукабу, с головы до ног перепачканную грязью. Она была раздета, и вся внутренняя и внешняя часть бедер была в крови из-за многочисленных повторных изнасилований, которые она пережила. Ее украли из своего родного племени Поурно, где она росла и воспитывалась. И она была почти при смерти, когда я нашел ее, но при этом достаточно сильной, чтобы выжить, когда ее забрали из этого племени к нам в деревню. Мы посадили их в грязи перед длинным общим домом, связав руки за их спинами. Тукаба указала нам на тех мужчин, которые ее украли и насиловали. Мы с моими братьями по племени использовали все наши стрелы, стреляя в них до того момента, пока они не были мертвы — так было отмщено за Тукабу.

Из глаз Мойры скатилась крошечная слезинка, но я увидел что-то новое в ее лице. Сострадание после рассказал о Тукабе, что, я надеялся, означало понимание совершенных мной поступков.

— Иногда я забываю, насколько отличается твоя жизнь и существование там от моей, — мягко говорит Мойра. — Ты так хорошо адаптировался здесь, что я забываю, насколько это должно быть для тебя тяжело: жить здесь, пока твое сознание наполняют те образы и все то, что тебе пришлось пережить.