Пламенеющий Меч

Оглавление

Вперед выступила Исалла, Первая из старейшин, высокая и худая, похожая на старую сосну. Хотя волосы ее совсем поседели, а лицо покрылось морщинами, она все еще выглядела величественной и властной.

— Ну, что скажешь, отступник? — заговорила она, обращаясь к Эфировидцу. — Тьма вновь закрыла луну, а значит — наступила Ночь Вызова. Собирается ли твой чужеземный ублюдок, которого ты привел к власти, сдержать свое слово на этот раз? А сам ты намерен ли, как обещал, освободить Фалихаса? Мнение старейшин таково, что поединок, в котором он был побежден, является нарушением древнего обычая, а потому Фалихас может, если пожелает, вновь попытать счастья, но только не во власти заклятия, которое наложил на него некий грязный предатель.

Чайм содрогнулся, услышав эти слова, но тем не менее стойко выдержал ее холодный взгляд.

— Верный своей клятве, я освобожу Фалихаса, — ответил он и, подождав, пока толпа успокоится, продолжал:

— И кроме того, я представлю вам того, кто хотел бы бросить ему вызов. Хотя нынешний Хозяин Табунов держит свое слово и не намерен больше участвовать в поединке, он имеет право назначить другого вместо себя…

— Другого ксандимца! — выкрикнула Исалла.

— Да, это другой ксандимец, — с невозмутимым видом Чайм показал на Шианната, который стоял радом, и тотчас едва не был оглушен негодующими выкриками:

— Предатель!

— Ты не имеешь права!

— Это запрещено!

— Теперь он хочет навязать нам изгоя!

— Шианнат уже проиграл!

— Он потерял право драться!

Чайм поднял руку, и возмущенные крики потонули в вое пронесшегося над толпой ветра. Наступила напряженная тишина, и он заговорил снова.

— Позвольте вам напомнить, что Фалихас тоже проиграл поединок, однако это не мешает вам взывать к закону, утверждая, что он может сражаться. Паррик, Хозяин Табунов, желает сложить с себя бремя власти, но, согласно обычаю, он может назначить вместо себя любого бойца по собственному усмотрению, лишь бы этот боец был ксандимцем. Таков закон, и вы не станете этого отрицать!

Исалла заколебалась, но, не в состоянии опровергнуть его слова, наконец отвела глаза.

— Это так, — процедила сквозь зубы Первая из старейшин. — Если ты освободишь Фалихаса, Шианнат получит право участвовать в поединке, а мы, ксандимцы, клянемся признать победителя. Но послушай меня, Эфировидец!

Если победит Фалихас, завтрашнее утро будет последним в твоей жизни, как и в жизни твоих поганых чужеземных сообщников, клянусь светом богини!

— Прежде, чем давать столь опрометчивые клятвы, — с невозмутимым видом ответил Чайм, — нужно быть уверенным, что сможешь сдержать их. Я по крайней мере способен выполнить свое обещание. — С этими словами он поднял руки и направил поток воздуха в сторону Фалихаса. И вот там, где только что стоял черный конь, возник высокий и сильный ксандимец.

Возник — и словно безумный бросился туда, где стоял Чайм. Его схватили за руки, но он отчаянно пытался вырваться, изрыгая ругательства. Эфировидец молча смотрел на того, кто порывался его убить.

Наконец вмешалась Исалла.

— Опомнись, болван! — рявкнула она. — Ты что, хочешь все испортить? Если ты вступишь в Долину Мертвых, а тем более прольешь кровь накануне поединка, то будешь проклят и потеряешь право не только на власть, но и на жизнь.

Фалихас немедленно подчинился, но гнев по-прежнему горел в его глазах.

— Твои часы сочтены, Чайм! — крикнул он Эфировидцу. Чайм только пожал плечами. Он вел себя так нарочно, чтобы позлить Фалихаса, которому и без того предстояла очень напряженная ночь.

— Чьи-то часы наверняка сочтены, — согласился он и, повернувшись, пошел прочь.

Ориэлла во все глаза следила за Чаймом, гордясь его выдержкой.

*** * ***

Солнце скрылось за гребнем изувеченной горы под названием Стальной Коготь. У двух каменных глыб готовились к ночному бодрствованию будущие участники поединка. Для последних напутствий и дружеских бесед оставалось мало времени, ибо, согласно обычаю, до рассвета полагалось не только не спать, но и молчать. Ориэлла с Анваром разжигали костер, а остальные распределяли между собой очередность караула, чтобы двое могли постоянно охранять Шнанната, а третий поддерживать огонь и следить за тем, чтобы претендент на звание Хозяина Табунов случайно не заснул. Чайм настойчиво пытался уговорить Шианната хоть немного поесть, но тут кто-то тронул Эфировидца за плечо. Это был Паррик.

Начальник кавалерии отвел Чайма в сторонку и сразу перешел к делу:

— Послушай, я — воин и не мастак говорить, но до сих пор я не поблагодарил тебя за все, что ты для нас сделал, а другого случая может и не представиться. И особенно я хочу поблагодарить тебя за то, что ты остановил меня тогда, в башне. Когда я бываю не прав, я всегда признаю это, а в тот раз я едва не совершил одну их самых худших ошибок в своей жизни. Я у тебя в долгу, приятель, тем более что ты не рассказал Ориэлле про такую мою несусветную глупость. Она ведь никогда бы мне этого не простила. Ты спас меня, а может быть — и Анвара, и я от души благодарен тебе за это.

И в этот момент раздался звук рога, возвестивший начало бодрствования и, стало быть, молчания. Чайм не успел ничего ответить, он только улыбнулся Паррику, и, крепко пожав друг другу руки, они вернулись к костру.

Хотя все дежурства были тщательно распределены, в эту ночь никто не спал за исключением Чайма, который впоследствии уверял, что Ориэлла все-таки околдовала его. Сангра и Язур, каждый на свой лад, скучали по дому:

Сангра — по суете Нексиса, тавернам и товарищам по гарнизону, а Язур — по жаре, по бескрайним просторам пустыни и по родному языку, которого он так давно не слышал.