Хюррем, наложница из Московии

Оглавление

137

Создавалось впечатление, что Гюльбахар ослаблена и отошла в сторону после казни ее главного покровителя. Конечно, ее продолжали терзать ненависть и ревность, но, так как сын ее давно подрос, она чувствовала себя увереннее. Да и Сулейман теперь стал брать с собой старшего сына повсюду, даже на войну. С возрастом Мустафа Хан и внешностью, и манерами стал похож на своего деда Селима Явуза. Сидел верхом, как Селим, держал меч, как он, и, как он, стрелял из лука. Несмотря на все победы Сулеймана, воины продолжали помнить и чтить героические деяния его отца, и всякий раз, глядя на Мустафу, они словно бы видели Селима Грозного, а поэтому относились к молодому шехзаде с особенным почтением. Это тоже успокаивало Гюльбахар. Кроме того, каждый в империи знал, как янычары ненавидят московитку и ее детей. Гюльбахар думала, что Сулейман тоже не слепой и все прекрасно видит. Разве не об этом говорило то, что падишах поручил старшему сыну престол, отправляясь на войну с иранским шахом?

Правда, Сулейман ни разу больше не оставлял Мустафе престол после персидского похода. Но, вероятно, делал он это не просто так. Должно быть, он хотел, чтобы сын набрался опыта на поле битвы. А сын ни на что не жаловался. Наоборот, ему очень нравилось находиться среди янычар. Еще Мустафа любил играть и гулять с младшим сыном Хюррем Джихангиром. Правда, Гюльбахар всегда советовала сыну держаться подальше от детей Хюррем. И Мустафа всегда ее слушался, но с рождением Джихангира все изменилось. Они с Джихангиром стали словно родные братья. Когда Джихангир был маленький, Мустафа часто брал его за ручку и водил гулять в сад, где, не обращая внимания на неудовольствие обеих матерей, целыми днями играл с худеньким и слабым сыном Хюррем. Он даже иногда катал его на низкорослой лошадке. Джихангиру такая забота очень нравилась. Едва завидев Мустафу, малыш начинал радостно улыбаться, а Гюльбахар удивлялась этой дружбе. «Должно быть, их притягивает общая кровь, – думала она. – Ведь они все-таки братья. Но нельзя терять бдительность. Неизвестно, когда ужалит московитская змея».

Дружба старшего и младшего шехзаде радовала и султана Сулеймана. Когда султан видел своих счастливых детей, он забывал обо всех войнах и обо всех интригах визирей. Он уже давно уверился в том, что Хюррем не питает никаких враждебных чувств к его бывшей наложнице, и надеялся, что дружба сыновей успокоит ненависть и ревность в сердце Гюльбахар. Сулейман часто по ночам молил Аллаха о том, чтобы его дети жили долго, счастливо и никогда не враждовали между собой.

Но мир между Хюррем и Гюльбахар был только видимостью. Проходили годы, Сулейман возвращался с новыми победами, новые города склонялись к его ногам, но между женщинами ничего не менялось. И из-за ненависти, питавшей сердца обеих, дворец султана Сулеймана напоминал вулкан, в глубоких недрах которого зрела готовая в любой момент вырваться на поверхность раскаленная лава. Но об этом вулкане никто не подозревал и никто не знал, сколько жизней еще он унесет.

Однажды вечером Хюррем внезапно спросила мужа: «Любит ли повелитель свою дочь?» Сулейман очень удивился.

– Что ты такое говоришь, Хюррем? К чему эти вопросы?

– Повелитель, кажется, так любит свою дочь, что многого не замечает.

– А что я должен замечать?

– Повелитель, ваша дочь давно уже выросла, и ей надо поискать достойного супруга.

Сулейман задумался. Помолчав какое-то время, он сказал:

– Она еще слишком молода и неопытна, чтобы выходить замуж. Она еще совсем ребенок.

– Какой же она ребенок, Сулейман? Нашей дочери уже целых семнадцать лет!

– Ты хочешь, чтобы я отдал свою возлюбленную дочь какому-то чужому человеку?

– Сулейман, когда меня привезли к тебе, я была моложе Михримах! Когда мне исполнилось столько лет, сколько ей сейчас, я уже подарила тебе двоих детей.

Сулейман ничего не ответил. Он так любил свою единственную дочь, свою «прекрасную, как луна, красавицу», что ему в голову не приходила самая простая мысль.

– Родители должны устраивать счастье своих детей, Сулейман, – продолжала Хюррем. – Я же, как любая мать, мечтаю выдать нашу дочь за достойного человека.

Падишах изумленно посмотрел на Хюррем, нахмурился и спросил: «Мы что, чего-то не знаем? Михримах пожелала выйти замуж? Она полюбила кого-то?»

– Ну что ты, Сулейман. Просто я думаю о том, как сложится ее судьба.

Султан продолжал недоверчиво вглядываться ей в глаза.

– Ты сама подыскала нашей дочери мужа?

Хюррем улыбнулась: «Ну что вы, повелитель. Как может ваша покорная рабыня Хюррем, не известив своего господина, браться за такое серьезное дело?»

На самом деле за это дело она взялась уже давно. Уже несколько месяцев она подыскивала будущего мужа для своей дочери. Правда, подыскивала она скорее не такого человека, который сделает ее дочь счастливой, а такого, который окажется ловок и оборотист в делах государства под контролем Хюррем. Его можно сделать визирем. Ведь Сулейман непременно сделает Садразамом человека, которого его единственная любимая дочь выберет в мужья.

«Внимательно слушай меня, ага», – сказала Хюррем. Рустем стоял перед ширмой, за которой его принимала Хюррем Султан, и в полумраке комнаты старался не смотреть в ту сторону, откуда шел голос. Хюррем Султан говорила очень тихо. В голосе ее чувствовалась такая сила, что даже если бы и мог, он бы не решился посмотреть ей в глаза. Он не понимал, зачем его пригласили к самой Хюррем Султан. Может быть, подлый Хюсрев-паша донес о тех небольших подношениях, что он принимал по долгу своей службы в Диване? «Шайтан побери этого пашу, – подумал он. – Как видно, шельмец на меня донес». Но служить при Диване, не принимая и не раздавая подношений, и в самом деле было сложно. Как говорится, не помажешь – не поедешь. А может быть, он все же переборщил с маслом? Боснийский раб из бедной деревни, без дома и без крова над головой, попав в Эндерун, вышел оттуда другим человеком. Он успел узнать, что с волками жить – по-волчьи выть. Слабым не улыбается удача, правда всегда на стороне сильного. А сила прежде всего зависит от денег.