Нежность

Оглавление

– Это платье – чистое наказание, – проворчал Мартин, голосом, объятым страстным желанием. – Оно просто напрашивается, чтобы его сняли, и я…

Первая пуговица выскочила из своей петельки-плена, и Мартин не замедлил скользнуть руками в расстегнутый ворот, чем вызвал шквал дополнительных эмоций. И вдруг случилось неожиданное: ее сердце не выдержало – его сильно кольнуло. Ее словно ударило током. Николь моментально отрезвела от боли и, осознав, что происходит, оцепенела от ужаса и на миг потеряла дар речи.

– … Я не могу воспротивиться такому соблазну…

– Постой!

Ее голос был низким, глухим и хриплым, словно она пробыла в молчании не один месяц, но страшнее всего было то, что в нем не чувствовалось твердости. Мартин, словно не услышав, продолжал воевать со следующей пуговицей.

– Никак не могу…

В голове Николь шумело, перед глазами все плыло, как в сильной лихорадке. Она была или пьяна – от одного бокала вина! – или в полуобморочном состоянии, или в бреду. Страстное желание, молнией пронзившее тело, не отпускало, и она с силой закусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли, вызванной диким возбуждением. Но как только Мартин наклонился и прикоснулся губами к ее освобожденной им от оков одежды груди, она не выдержала и громко застонала. Услышав себя, Николь в ужасе вздрогнула, разум мгновенно снова прояснился.

– Мартин, я сказала, перестань!

На этот раз внутренняя паника придала голосу новый оттенок, и ее требование прозвучало более твердо и уверенно. Однако Мартин снова прикинулся глухим, и, как ни в чем не бывало, продолжал бороться с застежкой, умышленно делая так, чтобы тыльная сторона ладони неотрывно лежала у нее на груди.

– Я… нет!

Схватив его за руки, Николь попыталась оторвать их от себя, но все ее усилия оказались тщетными. Как же быть? Надо что-то придумать, но что? И вот, когда паника уже совсем грозила захлестнуть ее, на нее нашло озарение.

– Мартин… послушай… я действительно пришла сюда поговорить…

– Естественно…

– Правда… я хотела рассказать о Дэвиде!

Мартин остолбенел, словно перед ним неожиданно выросла ядовитая змея, готовая наброситься. Он побледнел и резко отшатнулся, в глазах моментально появился ледяной холод.

– Дэвид, – прохрипел он.

Это имя в его устах прозвучало как оскорбительное ругательство. Мартин опустил руки, но в волнении вскинул их и опять опустил.

– Да, Дэвид. Мне хотелось поговорить с тобой о нем, – нервно повторила она для пущей уверенности, что ее слова возымели свое действие, хотя, судя по всему, у него уже и без этого отпало желание добиваться ее.

Каким бы болезненным он ни был, но с этим разговором она связывала очень большие надежды. Невыносимо трудно постоянно жить с ужасной, иссушающей пустотой в душе от горького чувства вины и утраты. Те двенадцать месяцев, прожитых без него, сыграли свою роль – боль в груди стала понемногу утихать, но сейчас все снова обострилось и стало немыслимо тяжело нести в себе этот груз. И когда Мэгги сообщила о решении Мартина подписать контракт, Николь дала себе слово, что, если это действительно так и их с Мартином больше ничего не связывает, она обязательно расскажет ему о Дэвиде и причине, побудившей ее уехать не попрощавшись.

– Ты должен выслушать.

– Зачем? – Откровенная злоба сменилась теперь полной безучастностью, напугавшей ее больше его безрассудного бешенства. – Какого черта мне забивать им голову?

Охладив его неуемное желание близости, Николь поймала себя на том, что теперь было бы неплохо, если бы он и вовсе не смотрел на нее, ну или хотя бы… только в лицо. Она чувствовала себя очень неуютно в расстегнутом платье с обнаженной грудью, но, боясь лишний раз привлечь к себе его внимание, не осмеливалась даже поднять руку и прикрыться. Кроме того, оставаясь внешне спокойной и уверенной, ей никак не удавалось унять внутреннюю дрожь, а пальцы обязательно выдали бы ее.

– Я… я хотела объяснить…

Сегодня, пообщавшись с Мэгги, Николь посчитала, что теперь настало самое время поговорить с Мартином и рассказать ему о Дэвиде. Приняв такое решение, ей стало необыкновенно легко, словно с плеч свалился огромный груз, ужасно угнетавший ее все последнее время. Подходя к двери его номера, она ни на минуту не сомневалась, что Мартин правильно воспримет все и поймет… Но это было еще тогда, когда она думала, что Мартин, подписав документы, потерял к ней великий интерес…

В его глазах были враждебность и неприязнь, он словно прожигал ее взглядом или, бернее, пронизывал ледяным холодом. А ведь еще совсем недавно в нем было столько теплоты и доброжелательности.

– Давай, объясняй, – бросил Мартин, его полное равнодушие подействовало на нее как звонкая пощечина.

«Уж лучше бы к нему вернулась его прежняя озлобленность, подумала Николь, – тогда бы, по крайней мере, это был живой человек, а не твердокаменная бесчувственная глыба».

– Я…

– Но, перед тем как начать, – перебил он, – сделай мне одолжение.

Все что хочешь, чуть не вырвалось у нее, но, вовремя уловив, как он с холодным цинизмом уничтожающе-презрительно разглядывает ее грудь, она спохватилась и больно закусила губу.

– Не тяни, – прозвучало как требование или, скорей всего, приказ.

Причем его тон был таким надменным, словно он разговаривал с рабыней, а глаза, полные презрения, так и вонзились в нее.

– Если то, что ты хочешь сказать, имеет такое колоссальное значение, не надо меня… – Мартин остановился в глумливой усмешке, – отвлекать, ладно?

– Да как ты…

Николь вскипела. Красная как рак, с горящими глазами, она резко шагнула вперед, размахнулась, чтобы со всей силы ударить по его мерзкой физиономии и сбить эту ненавистную усмешку. Однако он опередил ее, поймал за руку и так сжал, что она испугалась, что кость не выдержит и хрустнет в его железных клещах.