|
Оценить:
|
Из камеры No 24
3
"Теперь вы мне поверите?" - спросила она, снова ласково трогая меня за рукав.
"Точно так, ваша светлость!"
"Вы меня разве знаете?"
"Могу догадаться, кто вы есть".
"Да, об моей несчастной жизни уж, кажется, по всему графству идут разговоры. Только его одного это нисколько не заботит, на всем свете его заботит только одна вещь, и ее вы сегодня получите от него. Есть с вами мешок?"
"Нет, ваша светлость".
"Затворите ставни. Тогда никто не увидит света. Теперь вы в полной безопасности. Все слуги спят в другом флигеле. Я могу показать вам, где лежат самые драгоценные вещи. Всего вам не унести, а потому надо выбирать самое лучшее".
Комната, где я оказался, была длинная и низкая; по паркетному полу были разостланы ковры и шкуры. В разных местах стояли маленькие ящики, а по стенам висели копья, мечи и разные такие штуки, которые в музеях складывают. Были еще разные чудные одежды, привезенные из диких стран, и среди них леди нашла большой кожаный мешок.
"Спальный мешок годится, - сказала она. - Теперь идите за мною, и я покажу, где лежат медали".
Как подумаешь, так словно это все во сне было: высокая, бледная хозяйка ведет меня, ночного громилу, грабить ее собственный дом. Так бы, кажется, и прыснул со смеха от этакой диковины; только в лице у барыни было что-то такое, от чего у меня смех пропал.
Точно дух, скользила она передо мною, с зеленой восковой свечкой в руках; а я шел позади с мешком. Так мы дошли до конца комнаты. Дверь была заперта, но ключ был тут же, и она провела меня дальше. Следующая комната была небольшая и вся обвешана занавесками с картинами. Вспоминается мне, что там была нарисована охота на оленя и, как свечка-то мелькала, так оно выходило, словно и лошади и собаки скачут вокруг по стенам. Кроме того был в этой комнате только целый ряд ореховых ящиков с медной отделкой. Крышки на них были стеклянные; и увидал я под стеклом те самые золотые медали; лежат они на красном бархате, рядами, блестят и переливаются. И некоторые из них такие большущие, - тарелку и толщиной чуть не в полдюйма. Пальцы-то у меня так и зачесались, и сейчас это я ножом под крышку.
"Погодите, - сказала она, задержав мою руку. - Вы можете достать кое-что лучшее".
"С меня и этого предовольно, сударыня. Дай Бог вашей светлости за доброту за вашу..."
"Вы можете получить лучшее, - повторила она. - Разве золотые монеты стоят меньше, чем эти вещи?"
"Деньги-то, известно, лучше всего бы!"
"Так вот. Он спит как раз над нами. Нужно только подняться по лестнице. Там под его кроватью стоит ящик, и в нем столько золотых денег, что ими можно наполнить весь этот мешок".
"А как я их достану, не разбудив его? "
"Что же за беда, если он проснется! - Говоря это, она посмотрела на меня в упор. - Вы можете помешать ему крикнуть".
"Нет! Нет, сударыня, этого я не могу".
"Ну, как хотите. Судя по вашей наружности, я приняла вас за человека с твердой душой; теперь я вижу, что ошиблась. Если вы боитесь одного старика, то, конечно, вам не достать денег из-под его кровати. Вы, разумеется, лучше можете судить о своих делах, только мне кажется, что вам следовало бы выбрать для себя другое ремесло".
"Не хочу я брать убийства на свою душу".
"Вы могли бы справиться с ним, и не делая ему большого вреда. Я ни слова не говорила вам об убийстве. Деньги лежат под кроватью. Но если у вас слабое сердце, то лучше вам и не пытаться".
Так старалась она меня обработать, то соблазняя деньгами, то подсмеиваясь над моей трусостью. Наверное, я уступил бы и попытал счастья наверху; да только взглянул я ей в глаза и увидал, с какой злостью, с какой хитростью смотрит она мне в душу. И ясно мне стало, что нужен я ей для страшной мести и что не даст она мне другого исхода, как только или прикончить старика, или самому попасться. Вдруг в она почувствовала, что выдает себя. Мигом переменила она лицо и ласково мне улыбнулась. Но было слишком поздно: я уж видел, чего мне надо опасаться.
"Наверх я не пойду, - сказал я. - Все, что мне нужно, и тут есть".
Презрительно она на меня взглянула, а потом так-то просто, как ни в чем не бывало, и говорит:
"Очень хорошо. Можете взять эти медали. Я буду рада, если вы начнете с этого конца. Если их переплавить, то ведь цена им всем, вероятно, будет одинаковая. Но здесь лежат самые редкие, а потому и самые для него дорогие. Нет надобности ломать замков: если нажмете вот эту медную пуговку, то под ней окажется секретный механизм. Вот так! Возьмите сперва вот эту маленькую; она для него дороже зеницы ока".
Один ящик был уже открыт, и медальки сверкали передо мною. Я уж взял было ту, на которую она указала, как вдруг она переменилась в лице, подняла палец и шепнула:
"Тсс! Что это?"
Где-то далеко в доме слышен был легкий шум, точно кто-то шел, волоча ноги. В одну минуту она прикрыла и заперла ящик.
"Это мой муж! - шептала она. - Ничего, не тревожьтесь. Я сейчас устрою. Сюда! Живо, за шпалеры!" Она толкнула меня за раскрашенную занавеску на стене. Пустой мешок был у меня в руках. Взяв свечку, она быстро пошла в ту комнату, откуда мы раньше выходили. Со своего места я видел ее через отворенную дверь.
"Это вы, Роберт?" - крикнула она.
В конце длинной комнаты, за второй дверью, показался свет, который становился все ярче. Потом увидел я в двери лицо, большое и толстое, все в морщинах, с золотыми очками на большом горбатом носу. Чтобы лучше видеть в очки, человек этот откинул голову назад, так что нос его торчал, словно у какой-то птицы. Росту он был высокого и толстый, да халат на нем был широкий; как встал он в двери, так почти всю ее загородил. Волосы на голове были седые, курчавые, а лицо все выбрито. Губы небольшие, тонкие; мало их и видать под этаким-то носом.
