Жизнь Гнора

Оглавление

Играя, ему удалось свести шары рядом; он поглаживал их своим шаром то с одной, то с другой стороны, стараясь не разъединить их и не оставаться с ними на прямой линии. Попеременно, делая то больше, то меньше очков, игроки шли поровну; через полчаса на счетчике у Гнора было девяносто пять, девяносто девять у Энниока.

- Пять, - сказал Гнор. - Пять, - повторил он, задев обоих, и удовлетворенно вздохнул. - Мне остается четыре.

Он сделал еще три удара и скиксовал на последнем: кий скользнул, а шар не докатился.

- Ваше счастье, - сказал Гнор с некоторой досадой, - я проиграл.

Энниок молчал. Гнор взглянул на сукно и улыбнулся: шары стояли друг против друга у противоположных бортов; третий, которым должен был играть Энниок, остановился посередине биллиарда; все три соединялись прямой линией. "Карамболь почти невозможен", - подумал он и стал смотреть.

Энниок согнулся, уперся пальцами левой руки в сукно, опустил кий и прицелился. Он был очень бледен, бледен, как белый костяной шар. На мгновение он зажмурился, открыл глаза, вздохнул и ударил изо всей силы под низ шара; шар блеснул, щелкнул дальнего, взвившегося дугой прочь, и, быстро крутясь в обратную сторону, как бумеранг, катясь все тише, легко, словно вздохнув, тронул второго. Энниок бросил кий.

- Я раньше играл лучше, - сказал он. Руки его тряслись.

Он стал мыть их, нервно стуча педалью фаянсового умывальника.

Гнор молча поставил кий. Он не ожидал проигрыша, и происшедшее казалось ему поэтому вдвойне нелепым. "Ты не принесла мне сегодня счастья, - подумал он, - и я не получу скоро твоего письма. Все случайность".

- Все дело случая, - как бы угадывая его мысли, сказал Энниок, продолжая возиться у полотенца. - Может быть, вы зато счастливы в любви. Итак, я вам приготовлю каюту. Недавно наверху играла Кармен; у нее хорошая техника. Как странно, что мы трое проснулись в одно время.

- Странно? Почему же? - рассеянно сказал Гнор. - Это случайность.

- Да, случайность. - Энниок погасил электричество. - Пойдемте завтракать, милый, и поговорим о предстоящем нам плавании.

Зеленоватые отсветы волн, бегущих за круглым стеклом иллюминатора, ползли вверх, колебались у потолка и, снова, повинуясь размахам судна, бесшумно неслись вниз. Ропот водяных струй, обливающих корпус яхты стремительными прикосновениями; топот ног вверху; заглушенный возглас, долетающий как бы из другого мира; дребезжание дверной ручки; ленивый скрип мачт, гул ветра, плеск паруса; танец висячего календаря на стене - весь ритм корабельного дня, мгновения тишины, полной сурового напряжения, неверный уют океана, воскрешающий фантазии, подвиги и ужасы, радости и катастрофы морских летописей, - наплыв впечатлений этих держал Гнора минут пять в состоянии торжественного оцепенения; он хотел встать, выйти на палубу, но тотчас забыл об этом, следя игру брызг, стекавших по иллюминатору мутной жижей. Мысли Гнора были, как и всегда, в одной точке отдаленного берега - точке, которая была отныне постоянной их резиденцией.

В этот момент вошел Энниок; он был очень весел; клеенчатая морская фуражка, сдвинутая на затылок, придавала его резкому подвижному лицу оттенок грубоватой беспечности. Он сел на складной стул. Гнор закрыл книгу.

- Гнор, - сказал Энниок, - я вам готовлю редкие впечатления. "Орфей" через несколько минут бросит якорь, мы поедем вдвоем на гичке. То, что вы увидите, восхитительно. Милях в полутора отсюда лежит остров Аш; он невелик, уютен и как бы создан для одиночества. Но таких островов много; нет, я не стал бы отрывать вас от книги ради сентиментальной прогулки. На острове живет человек.

- Хорошо, - сказал Гнор, - человек этот, конечно, Робинзон или внук его. Я готов засвидетельствовать ему свое почтение. Он угостит нас козьим молоком и обществом попугая.

- Вы угадали. - Энниок поправил фуражку, оживление его слиняло, голос стал твердым и тихим. - Он живет здесь недавно, я навещу его сегодня в последний раз. После ухода гички он не увидит более человеческого лица. Мое желание ехать вдвоем с вами оправдывается способностью посторонних глаз из пустяка создавать истории. Для вас это не вполне понятно, но он сам, вероятно, расскажет вам о себе; история эта для нашего времени звучит эхом забытых легенд, хотя так же жизненна и правдива, как вой голодного или шишка на лбу; она жестока и интересна.

- Он старик, - сказал Гнор, - он, вероятно, не любит жизнь и людей?

- Вы ошибаетесь. - Энниок покачал головой. - Нет, он совсем еще молодое животное. Он среднего роста, сильно похож на вас.

- Мне очень жалко беднягу, - сказал Гнор. - Вы, должно быть, единственный, кто ему не противен.

- Я сам состряпал его. Это мое детище. - Энниок стал тереть руки, держа их перед лицом; дул на пальцы, хотя температура каюты приближалась к точке кипения. - Я, видите ли, прихожусь ему духовным отцом. Все объяснится. - Он встал, подошел к трапу, вернулся и, предупредительно улыбаясь, взял Гнора за пуговицу. - "Орфей" кончит путь через пять, много шесть дней. Довольны ли вы путешествием?

- Да. - Гнор серьезно взглянул на Энниока. - Мне надоели интернациональные плавучие толкучки пароходных рейсов; навсегда, на всю жизнь останутся у меня в памяти смоленая палуба, небо, выбеленное парусами, полными соленого ветра, звездные ночи океана и ваше гостеприимство.

- Я - сдержанный человек, - сказал Энниок, качая головою, как будто ответ Гнора не вполне удовлетворил его, - сдержанный и замкнутый. Сдержанный, замкнутый и мнительный. Все ли было у вас в порядке?

- Совершенно.

- Отношение команды?

- Прекрасное.

- Стол? Освещение? Туалет?