Как будто вне любви есть в жизни что-нибудь…

Оглавление

В 1857 году, женившись на Марье Петровне Боткиной сестре знаменитого русского врача С. П. Боткина, Афанасий Фет решил посвятить себя сельской жизни. Купив «на приданные деньги» в Мценском уезде хутор Степановку с двумя сотнями десятин земли и энергично занявшись хозяйством, он постоянно там жил и лишь зимой ненадолго наезжал в Москву. Фет оказался превосходным помещиком, дела шли очень хорошо, в конце семидесятых годов за сто с лишним тысяч рублей он приобрел имение Воробьевку в Щигровском уезде, Курской губернии. Под конец жизни состояние Фета дошло до той степени, что его можно было назвать богатым человеком.

В середине девятнадцатого века в поэзии почти безраздельно господствовал Некрасов и его последователи. По их представлению, стихи непременно должны быть злободневными, выполняющими важную идеологическую задачу. «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» – провозглашали они. Пушкин же, в свое время считавший, что поэзия ценится прежде всего за свою красоту, осуждался. Хотя Фет много общался с Некрасовым и дружил со многими писателями круга «Современника», ему была близка именно пушкинская оценка поэзии. Фет выразился даже более решительно: «Я никогда не мог понять, чтобы искусство интересовалось чем-либо кроме красоты». Истинную, непреходящую красоту он находил в природе, в любви и в собственно искусстве (музыке, живописи, скульптуре). В своей поэзии он стремился, в противоположность поэтам-демократам, как можно дальше уйти от действительности, погрузиться в созерцание вечной красоты, не причастной суете, треволнениям и горечи повседневности.

Поэтому его и отличало равнодушие к серьезным политическим вопросам тогдашнего времени. Придерживаясь крайне консервативных взглядов, Фет резко отрицательно воспринял отмену крепостного права и с 1862 начал регулярно печатать в «Русском вестнике» очерки, обличавшие пореформенные порядки на селе с позиции помещика-землевладельца. Тургенев назвал его «закоренелым и остервенелым крепостником и поручиком старинного закала». В их переписке появлялось все больше и больше резкостей. Противоположность политических убеждений в конце концов привела к болезненному для обоих разрыву. Лишь к концу 1870-х годов Тургенев возобновил переписку с Фетом: «Старость, приближая нас к окончательному упрощению, упрощает все жизненные отношения; охотно пожимаю протянутую вами руку…»

В 1873 году за Фетом наконец-то была утверждена фамилия Шеншин со всеми связанными с нею правами. К своему узаконению он относился с болезненным самолюбием, вызывавшим насмешку того же Тургенева. В письме от 1874 года тот писал: «Как Фет, вы имели имя; как Шеншин, вы имеете только фамилию».

В литературу Фет вернулся лишь в 1880-х годах, разбогатев и купив особняк в Москве. После долгого перерыва он снова пишет стихи. Лучшим его стихотворениям всегда был присущ лаконизм и некоторая абстрактность. «Не знаю сам, что буду петь, но только песня зреет», – так прямо декларирует Фет свою установку на иррациональность содержания. Чуть позднее этот принцип станет поэтическим кредо символистов. «Мечты и сны» – вот, по Фету, основной источник его вдохновений: Он говорит о своих стихах:

Нет, не жди ты песни страстной,
Эти звуки – бред неясный,
Томный звон струны;
Но, полны тоскливой муки,
Навевают эти звуки
Ласковые сны.

В 1881-м Фет осуществляет свою заветную мечту – заканчивает и издает первый русский перевод главного труда своего любимого философа Шопенгауэра – «Мир как воля и представление», и осуществляет перевод «Фауста» Гёте. В 1883 году издается его стихотворный перевод всех сочинений Горация – труд, начатый еще на студенческой скамье. В 1886 году Фету за переводы античных классиков присвоено звание члена-корреспондента Академии наук.

Поэтическая память Фета не знала границ, что позволяло ему и на склоне лет писать стихотворения о первой любви, как будто бы он еще находился под впечатлением от недавнего свидания. Чаще всего Фет рисовал в своих стихах начало любви, самые романтические, просветленные и трепетные моменты: долгие взгляды, первые соприкосновения рук, первую прогулку вечером в саду, восторженное созерцание красоты природы, рождающее духовную близость:

Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу ничуть,
И о том, что я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы
И я слышу, как сердце цветет.
И в больную, усталую грудь
Веет влагой ночной… я дрожу,
Я тебя не встревожу ничуть,
Я тебе ничего не скажу…

Скончался Афанасий Шеншин 21 ноября 1892 года в Москве, не дожив двух дней до семидесяти двух лет. К концу жизни его одолевали старческие недуги: резко ухудшилось зрение, терзала «грудная болезнь», сопровождавшаяся приступами удушья и мучительными болями. За полчаса до смерти Фет настойчиво пожелал выпить шампанского, жена побоялась подать его и была отправлена к врачу за разрешением. Оставшись наедине со своей секретаршей, Фет продиктовал ей необычную записку: «Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий, добровольно иду к неизбежному» и собственноручно подписал: «21-го ноября Фет (Шеншин)». Затем он схватил стальной стилет и приставил к груди, но секретарша вырвала его, поранив себе руку. Тогда Фет якобы побежал через несколько комнат в столовую к буфету за другим ножом и вдруг, часто задышав, упал на стул. Через пять минут он был уже мертв. Формально самоубийство не состоялось, но по характеру всего происшедшего – это было именно самоубийство. Всю жизнь преодолевавший превратности судьбы, поэт ушел из жизни, когда счел это нужным.