Горбун

Оглавление

Кремонов. Неловко шутить, старина! ты, кажись, был мужик умный, а теперь словно дурману объелся. Разве ты меня не знаешь?

Староста. Как-ста не знать, батюшка, ты был нашим боярином, да вотчина твоя, не осуди, отошла под опеку. Вот что, осударь, без тебя доспелось. Наехал... как бы не обмолвиться... дня за два до Николы с мостом, заседатель из городу, да с ним куроцап приказный, да понятых с десяток, собрали мирскую сходку, да и прочли нам грамотку; по указу-де великого государя, вотчины Павла Ивановича, за долг купцу Мошнину, отбираются под запрет и под опеку... как бишь боярина-то зовут! (Почесывается.) Мелочь такая!.. Бают, за тем-де и выбрали такого голенького, чтоб оперился... ведаешь, больно жалостливы!.. Ох! как бишь?.. окаянный, так и вертится около рта... (Хватает себя за бороду.)

Аполлон Павлович (в сторону). Где у иных выручает голова, у русского мужичка борода. А мы все-таки от холоду зубами щелкаем. Терпение ангельское!

Староста. Те, те, те, Пурышков, батюшка.

Кремонов. Пурышков?.. Этот мерзавец, который подписался под фальшивое завещание и скрывает у себя беглых!

Староста. Ему-де повинуйтесь, и его ни в чем ослушаться не смейте; что бы ни попрошал, все давайте: пойдет, дескать, все в казну да на уплату долгов боярских. А старого господина Павла Иваныча отнюдь не слушаться; кроху прошать будет, и за тое беда вам. Почали все описывать да печати прикладывать. Тут неча мне было делать, показал я твой боярский приказ, чтобы топили печи и снаряжали все в палатах, как было допреж. И, Господи помилуй, пошел дым коромыслом, хоть святых вон выноси: осерчал заседатель, аки зверь голодный, разорвал зубами в клочки твой приказ, да истоптал ногами, да бросился на меня: «Али тебе палками вколотить разум,— крикнул он,— сказано раз, так не переспрашивай... Велят колокол снять языком с колокольни, снимай. Оставь своему Павлу прихожу да заднюю каморку к саду, да боярышне на бальзамине конуру — будет с них, нищих». И почал, почал, батюшки, аки сердитый жернов. Того и гляди, тут-те измелет в порошинку! Насилу, осударь, отъехали от него десятком кур, да сотней яиц, да тремя поросятами, да ведеркой вина... Все здесь и скушали вдвоем, ажио ужас взял. Замертво свезли в город.

Кремонов (в сторону). Боже! и сюда гнев твой меня преследует! (Вслух.) Это должно быть ошибка... или плутни... все это перемелется... я привез с собою много денег из Питера... На днях же снимут опеку... Ну, а люди где? почему не видать ни одного?

Староста. Фильку-сапожника взял в услужение заседатель, Афоньку-швейца — секретарь, Праскуту отдали боярыне, что подарки берет за судью, а прочих, кого рассовал опекун по приятелям, в губернии, да у своей милости оставил. С того случая не урежает к нам, то жеребца сведет с боярской конюшни — пиши земской «околел!», то от садовщика поберет из теплицы дорогие деревья — пиши «позасохли». Позавчера велел разбить стеклышко в кладовой, только что руку просунуть, да и втиснул туда своего мальчугана, крепостного — востер постреленок!.. диву дались... вполз и выполз, аки змеенок, да вынес ложек пары две. Говори: «Кошки разбили стекло, а мыши-де таскают серебро». Поперечить не смей: бают не нам, а в губернию.

Аполлон Павлович. А в губернии скажут: не нам, не нам... масляный ком катится и растет, у сбивальщиков все-таки на руках малая толика остается.

Староста. Обмолвись, так и в преисподнюю засадят.

Кремонов. Ну, полно, староста, голубчик... вели, пожалуйста, дров хоть к дочери наверх.

Староста. Свято-слово, не могу: здесь, батюшка, дрова дороже хлеба — соломкою топим.

Кремонов. Суд приказал отвесть нам комнаты, так и дрова не заказал давать. Не колеть же, как собакам, на дворе!.. (Дует в пальцы.) Ей-Богу, сердце захватило от стужи... Бедная Верочка!.. Только беремя-с два небольших... Добрый староста, не кобенься же... когда-нибудь вспомним твою услугу.

Староста. Рад бы всей радостью, да страшно опекуна и суда. Видит Бог, не могу... коли непротивно милости твоей, пожалуй к нам в избу.

Аполлон Павлович (схватывает со стола пистолет и, наставляя на старосту, вскрикивает). Дров, мошенник, сейчас, мигом дров, или я тебе размозжу голову, да чучелу твою отправлю в суд.

Староста (униженно кланяясь). Слушаю, ваше благородие... про твою милость што угодно.

Аполлон Павлович (слуге). Не отставай от него, пока не принесет, что потребуешь. Убьешь, я отвечаю.

Староста (уходя за слугой, тихонько). Экой страшный, да грозный! Так и жилки затряслися.

Явление IV

Кремонов и Аполлон Павлович.

Кремонов (про себя). Последние мои надежды рассыпались в прах!.. К чему приступлю теперь?.. У себя в доме я чужой; из милости дают мне уголь... узнают Радугины: Боже, какой стыд! В кармане несколько сотен рублей: надолго ли станут?.. А там неужели протянуть руки и просить о куске хлеба для себя и дочери?.. Скорее в петлю!.. Что станется с Верочкой?.. (Плачет).

Аполлон Павлович (в сторону). Вот этак всю жизнь — слабость, неуместная доброта, беспечность, а после стонет да охает. Берег бы денежку на черный день и не так часто купался бы в стерляжьей ухе и шампанском.

Кремонов. Как на беду, я дал ей воспитание от миллионного состояния! (Вслух.) Что будет она делать?

Аполлон Павлович. Вера? то же, что и мы: голодать и ощипываться. Как и мы, грешные, протянет руку и запищит, вместо tante palpiti, сжальтесь, добрые люди.

Кремонов. Молчи, змея подколодная, или я своими руками...

Аполлон Павлович. Не душите, может быть, еще пригожусь для вас и вашей Верочки. Славный рисовальщик, славный каллиграф, по милости вашей и моего горба, я без хлеба не останусь.