Подкидные дураки

Оглавление

Бывало (после разрыва с женой), в одинокие часы он развлекался прогулками по прошлому. Было хорошо вспомнить деревянный, крашенный в желтое дом с палисадником, где пучком отсвечивало солнце от стеклянного шара на тумбе. Вспомнить детские забавы, ласки матери, таинственную жизнь насекомых на клочке земли среди травинок... Вечера под лампой, и приближающийся сон, когда все предметы делаются особенными: в лампе, в горелке запевает тоненький голосок, - взрослые его не слышат... Кресло у печки становится все добрее, все удобнее и вдруг начинает подмигивать двумя завитушками на спинке. Взрослые думают, что это только завитушки... И нежный, как тепло, как покой, голос матери произносит: "Да ты совсем спишь..."

Но даже и этой безобидной радости не было дано сегодня несчастному Ракитникову... Головная боль со скрежетом не пускала проникнуть в добрые воспоминания.

"Залез в болото по уши, - думал он. - Нет, это совсем не пустяки, а именно то, что ожидает каждую субботу..."

Мрак души его сгущался. Моральные угрызения походили на собачьи укусы. Видели вы когда-нибудь, как в овраге псы рвут ребрастую падаль, упираясь лапами, рыча от отвращения? Точно так же мрачные выводы пожирали сердце Ракитникова.

У него явилась потребность услышать человеческий голос. Он пошел на кухню, где стоял его примус. Там на полу валялись сырые рогожи, в углу кисти и ведра, на окне длинные кляксы извести, будто следы неведомых птиц, затеняли и без того тусклый свет. Плита разворочена, к примусу нельзя было пробраться через кучу глины.

В комнате за кухней слышался разговор:

- Вернулся он пьяный, конечно... Морда у него красная, вся трясется. (Это говорила кухарка Гренадерова, бывшая владелица доходного дома на Васильевском острове.) Я отпираю... На ногах, голубчик, еле стоит... И рукав, знаете, у него вот по сих пор засучен... Ну, сейчас убьет... Я, конечно, к стенке шарахнулась... И он на меня как зарычит: "Что, говорит, ведьма, боишься смерти?.." Все лицо мне оплювал...

Не слушая дальше, Ракитников вышел на цыпочках из кухни. Помимо всего прочего, было теперь стыдно... Показалось: вот он идет по коридору, и за каждой дверью жилец смотрит на него в замочную скважину: какой, мол, он после вчерашнего? Ноги, точно пудовые, едва отдирались от пола... Даже начало пошатывать... Этого еще не хватало!..

Скрипнула облупленная дверь, мимо которой ему идти. Выглянула вытравленная водородом женская голова гражданки Лисиной. В домовой книге она числилась как безработная. Она всегда, кто бы ни шел, приотворяла дверь, выглядывала, - иногда что-нибудь скажет, иногда только взглянет умоляюще. Только бы сейчас не заговорила!

- Здравствуйте, - сказала Лисина. - Куда это вы мчитесь?

- Да так, черт его возьми. - Ракитников вытащил платок и потер пылающее, воспаленное лицо. - За примусом... В кухне ремонт...

- У меня чай горячий... Заходите. (Она взглянула умоляюще.) Напьетесь чаю у меня, ей-богу, а?

Ее скуловатое лицо было напудрено, брови выщипаны и подкрашены по моде. Части этого лица, казалось, были собраны от разных лиц; пожалуй, своими казались только глаза неопределенного цвета, небольшие и до жалости искательные. Она высунулась вся из двери, придерживая (для прелестности) бумажный халатик. Шея у нее была цвета опаленной гусятины. Ракитникова шатнуло, стиснул зубы и вошел в непроветренную комнату. На дешевенькой скатерти в пятнах стоял эмалированный чайник, из носика шел пар. Это была единственная отрада в комнате, где в стенах торчали гвозди. Голое окно. Разломанная бамбуковая ширма в изголовье койки. Из плюшевого диванчика высовывались пружины и волос. Понятно, почему гражданке Лисиной приходилось умолять, чтобы зашли.

- Я ужасно жалею холостых, - сказала она. - Без нашей сестры и чаю-то как следует не напьетесь.

При этом она усмехнулась, собрав губы присоском. Только сейчас Ракитников почувствовал, что внутри у него все сухо, как в раскаленной пустыне. Вместо того чтобы пробормотать, как он и намеревался, вроде: "Ну вот, очень рад, значит - я пошел", - он присел к столу, где дымился носик у чайника, и начал пить чай, скупо, но вежливо отвечая на вопросы.

Это придало смелости гражданке Лисиной. Она подошла к комоду и попудрилась. Запахивая капотик, повела плечами, обернулась, сверкнула (так, видимо, ей представилось, что сверкнула) глазами, мелко засмеялась.

- И я с вами выпью за компанию... Третий раз чайник грею...

- Да, в такую сырость приятно чайку, - согласился Ракитников.

Так они разговорились. Лисина сообщила, что хорошо знает его бывшую жену Людмилу Сергеевну:

- Моя тетя всю зиму ходила к ним стирать... А теперь, вы знаете, они уехали в Крым на плешь, купаться...

- Вот как, - откашлянув хрипотцу, косясь в сторону, сказал Ракитников.

- Тоже, когда вот я была замужем... Это, значит, в двадцать третьем году, - степенно, даже постарев лицом, продолжала Лисина, - мой муж был актер, конечно... Вы не слышали - Гриволысов-Чикин? Гриволысов фамилия, а Чикин он взял, вроде как псевдон... В Туле играл, в Вятке, в Вологде, очень известный... Любил меня, знаете, обожал, как куклу... И он меня постоянно звал: поедем в Крым. Но я отказывалась, а теперь жалею... И вы знаете, как мы разошлись? Из-за тырканов...

- Кого?

- Тырканы - тараканы по-простому. Он был очень скучливый. В Вологде скука необыкновенная в двадцать третьем году... Пить денатурат ему запретили доктора из-за блуждающей почки... И он придумал обучать мышь играть на барабане... Бился с ней, знаете, целый месяц... Я боюсь мышей, ну, не могу сказать как... И я не спала целый месяц с этой мышью в комнате, и вот посоветовалась с нашей хозяйкой, и мы допустили к ней кошку... Мужу я ничего не сказала, хотя он горевал. Хорошо... Ночью он возвращается из кооператива... У них был компаньон-пьяница, заведующий кооперативом, - бывало, он лавку закроет с улицы, а с заднего хода собираются к нему актеры, и они пьют очищенный денатурат и едят все казенное... И приносит он мне в спичечной коробке двух черных тырканов из этого кооператива. Показывает и сам, знаете, радуется: "Мы, говорит, будем их воспитывать и обучать разным упражнениям..." А я боюсь тырканов хуже мышей... Я их на другой день и выбросила... Он как узнал об этом да как закричит: "Ты, говорит, не можешь понять моей художественной натуры, ты два года моей жизни съела..." И тут же он пошел к другой женщине... (Лисина при этих словах сильно потянула носом, вытерла глаза.) Через свою глупость упустила счастье.