Прощаю за все

Оглавление

Уединенность их укрытия заставляла Джейн особо остро ощущать присутствие мужчины рядом с собой. Однако прошедшая ночь совершенно вымотала непривыкшую к подобным безумствам молодую женщину. И сейчас ее полностью расслабленное тело словно плавилось под раскаленными лучами, льющимися с небес. Веки Джейн слипались от сонной атмосферы жаркого полудня и тишины, нарушаемой лишь жужжанием пчел и воркованием диких голубей в ветвях деревьев.

Но почему-то Джейн боялась заснуть. А вдруг, проснувшись, она обнаружит, что эта идиллическая картина медового месяца — точно такая же, как та, что рисовалась ей в девичьих мечтах, — всего лишь приснилась ей.

Приоткрыв глаза, Джейн медленно повернула голову и осторожно огляделась вокруг из-под полей поношенной соломенной шляпы. Рядом в одних джинсовых шортах лежал Филипп, его мускулистую грудь и ноги покрывал ровный бронзовый загар.

Позади принимающих солнечную ванну супругов стояла старинная каменная беседка, ее выложенный мозаикой пол и обветшавшая лепнина колонн когда-то знавали лучшие времена. Время от времени слышался всплеск — это лягушки прыгали в усеянный кувшинками пруд. Воздух был настолько напоен дурманящим ароматом цветущих роз, что от него кружилась голова.

— Я рада, что ты купил мой замок, — пробормотала Джейн. — Еще девочкой я частенько приходила сюда, в беседку, читала сказки и исторические романы и предавалась девичьим фантазиям…

С важным видом Филипп приоткрыл один глаз.

— Расскажи мне что-нибудь об этих своих фантазиях, — лениво произнес он.

— Ну, знаешь, все эти сказки… лягушка, превращающаяся в принцессу, и так далее. Когда я пять раз посмотрела фильм «Золушка», то представляла себя прекрасной незнакомкой на балу в этом замке: танцую с принцем, но скоро — я это всегда помнила — часы пробьют двенадцать раз, и я опять превращусь в замарашку.

— А ты не бегала на свидания с деревенскими мальчишками? — лениво улыбаясь, спросил Эшли.

— Как я могла. — Джейн грустно улыбнулась. — Я была худым, неуклюжим подростком, с пластинкой для исправления прикуса, да к тому же еще и носила очки. Все мои романтические свидания существовали только в моем воображении.

— Сейчас с трудом верится, что ты была гадким утенком.

Филипп приподнялся на локте и, прищурив глаза, стал разглядывать изящную фигуру жены в белом купальнике. Джейн тут же почувствовала горячую волну желания, прокатившуюся по ее телу.

— Я говорю правду…

Голос ее прозвучал хрипло. Если достаточно одного его взгляда, чтобы уничтожить все ее защитные барьеры, почему бы им сейчас не поговорить по душам и раз, и навсегда не разрешить возникшие между ними проблемы?

Опустив глаза, Джейн положила подбородок на руки и стала смотреть, как по травинке медленно ползет божья коровка.

Все же она боялась Филиппа. Ей нужно набраться мужества и откровенно побеседовать о его прошлом и о том, кто мог прислать это анонимное письмо. Но Джейн испытывала ужас, представляя, что, если тема их беседы опять не понравится Филу, то очень быстро может рухнуть тот хрупкий мостик взаимопонимания, который протянулся между ними, вернутся горечь и взаимное недоверие.

Пусть все относительное благополучие этого дня ненадолго, пусть она ведет себя трусливо и как страус прячет голову в песок, но она будет изо всех сил цепляться за установившееся между ними перемирие, потому что любит своего мужа и не сможет вынести, если их брак окончательно распадется…

Наконец, решив взять себя в руки, Джейн снова повернулась к Филиппу. Разговор о его прошлом она решила начать издалека.

— А я готова поспорить, что уже в начальной школе девицы были от тебя без ума, — насмешливо заявила она.

— Нет, — промолвил Эшли. — Я рос тщедушным ребенком, одно время старался прилежно учиться, за что мне стало доставаться от «крутых» подростков, предпочитавших прогуливать школьные занятия, — медленно продолжил Филипп. — Хотя потом и сам подрос, и тоже превратился в «крутого» прогульщика…

— И от тебя стало доставаться тщедушным малышам? — набравшись храбрости, задала неприятный вопрос Джейн.

— Почему? — Филипп невесело улыбнулся. — Я, наоборот, защищал малышей от «крутых» подростков.

Вытянув руку, он убрал длинные светлые волосы с ее шеи, от этого, казалось, простого жеста у Джейн по спине побежали мурашки.

— Итак… ты вырос в мире, полном насилия, — вслух рассуждала Джейн, пытаясь представить себе мир чикагских подростков, столь далекий от вполне благополучного ее собственного. — Но тебе, очевидно, удалось выработать нечто вроде собственной морали, не приемлющей насилия.

— У нас что… сеанс психоанализа? — Его усмешка вдруг стала суровой. — Мы случайно не пытаемся создать теорию, что раз я вырос в мире насилия, то мог избить до полусмерти первую жену?

— Нет, конечно!

Неужели своими рассуждениями она сама подвела их беседу к этому? Джейн бросило в жар, она проклинала себя за излишнее любопытство и злилась на мужа за его обидчивость и мнительность.

— Мы оба знаем, что выросли в совершенно разных мирах, — тихо сказал Эшли. Затем он лег на спину, подложив руки под голову, и прикрыл глаза. — Мое детство протекало там, где выживает сильнейший, а слабый считается неудачником. Но это отнюдь не означает, что я тоже так считаю. Я решил для себя, что слабые заслуживают того, чтобы их защищать. Я не учился ни в привилегированной школе, ни в «хорошем» университете. У моих родителей не было кучи денег, но от этого я не озлобился на весь свет. Мне просто пришлось больше работать, чтобы добиться всего того, чего хотел. Вот и все.