Приключение в полночь

Оглавление

Таким образом, первое впечатление вызвало у Аввакума и первое сомнение.

Но в его методе расследования субъективные впечатления всегда играли второстепенную роль. Скептик по природе, ставший еще более скептичным из-за частых столкновений с мерзостями жизни, он постепенно начал смотреть на людей сквозь темные очки. Он соприкасался с преступным миром, где политическое предательство и моральное падение шли рука об руку. Предатели типа Ичеренскою, которые спали со своими сестрами, не представляли ничего исключительного в этом мире. Бывали типы и похуже. Грязь там была так непроходима и зловонна, что любой свежий человек, соприкоснувшись с нею, поневоле становился скептиком. И поскольку Аввакум отдавал себе отчет в этом, он обычно опасался, и не без основания, как бы её скептицизм не сказался на объективности его же оценок; он знал, например, и в этом был убежден абсолютно, что большинство людей не подлецы и не могут стать подлецами. Однако в мире, с которым ему приходилось сталкиваться, он постоянно имел возможность наблюдать, как таланту сопутствует подлость. Боян Ичеренскии был талантливым геологом, но талант не помешал ему стать предателем. В моральном отношении Виктория Ичеренская была для всех безупречной, но тем не менее стала сожительницей своего брата. Да, Аввакум был твердо убежден, что большинство людей — честные, и все же, несмотря на всю бесспорность этой истины, скептицизм пускал все более глубокие корни в его душе. И хотя у него еще не было промахов в работе, он подчас опасался за объективность своих оценок людей, особенно когда эти оценки основывались только на личных впечатлениях.

На совещании у полковника Манова он высказал убеждение, что Венцеслав Рашков был убит. И, действительно, каждый, кто близко знал покойного, сказал бы то же самое. С какой стати наложит на себя руки веселый и жизнерадостный человек, которому всегда и во всем, кроме, пожалуй «спортлото», так везло? Но из-за тотализатора у нас никто еще не кончал жизнь самоубийством. Аввакум знал и другие стороны характера Венцеслава: он был дисциплинированным и исполнительным работником. Такие люди, как Рашков, бесхитростные, легкомысленные, с весьма ограниченным кругом интересов, не самоубиваются, даже когда узнают, что любимая изменила или ушла с другим. Они быстро находят замену, снова смеются как ни в чем не бывало ходят на матчи и играют в «спортлото». Исходя из своих личных впечатлений о Венцеславе, Аввакум мог со всей решительностью заявить: самоубийство исключается! Но к такому выводу Аввакум пришел бы, даже если б никогда не встречался с Венцеславом. Поэтому свои личные впечатления о Венцеславе Аввакум оставил «про запас» в укромном уголке сознания.

В том, что Венцеслав не отравился, а был отравлен, Аввакум убедился сразу же после непосредственного изучения деталей обстановки на месте происшествия. Даже если бы происхождение найденных в бумажнике восьми тысяч левов не было установлено и оставалось бы сомнительным, это ничуть не поколебало бы убеждения Аввакума. Внимательное же изучение места происшествия убедило его в том, что молодой человек был убит и что в гипотезе капитана Ковачева нет ни грана истины.

Что касается главного обвиняемого — доктора Петра Тошкова, Аввакум тоже высказал прямо противоположное мнение: он вне подозрений. Аввакум решительно вычеркнул его имя из списка возможных обвиняемых. На совещании у полковника Манова капитан Ковачев выдвинул кучу обвинений против доктора, причем некоторые из них обосновал как будто бы неопровержимыми фактами. Любой на месте Аввакума серьезно призадумался бы, узнав о встречах доктора со скомпрометированными иностранцами, с подозрительными личностями, вроде Ракипа Колибарова и фельдфебеля из Сливницы. Одна лишь недозволенная поездка Тошкова в Триградское ущелье за два дня до вспышки эпизоотии ящура в этом районе давала основания для серьезных подозрений. Аввакум ничего не знал об этих похождениях доктора и даже не поинтересовался его биографией. Впервые за последние годы он сдружился с человеком, не ознакомившись предварительно с его прошлым. И тем не менее он, не опровергнув ни одного обвинения, связанного с сомнительными знакомствами и странствованиями доктора, грудью встал на его защиту.

Такой способ действий напоминал игру в жмурки, столь обычную в тех сочинениях, где автора вывозит пресловутый «интуитивный дар» детектива. Но Аввакум никогда не играл вслепую и в своей практике признавал только одну «интуицию» — умение наблюдать.

Чтобы понять, почему Аввакум так смело атаковал версию капитана Ковачева, надо мысленно вернуться к событиям двадцать седьмого августа. Тогда Ковачев спросил доктора Аврамова, содержат ли обнаруженные в кабинете Венцеслава графин и стакан следы цианистого калия. Он хотел знать, можно ли приобщить эти предметы к делу в качестве вещественного доказательства. Доктор Аврамов исследовал сначала воду, а затем стакан и дал отрицательный ответ. Ни в воде, ни в стакане не оказалось никаких следов цианистого калия. Капитан Ковачев перестал интересоваться этими предметами, поскольку они не могли служить уликами.

Когда Аввакум только приступал к осмотру места происшествия, он, конечно, обратил внимание и на графин и на стакан. Он знал и цвет и запах цианистых соединений, и ему было нетрудно установить, что их нет ни в воде, ни в стакане. Но в отличие от капитана Ковачева Аввакум не ограничился поисками очевидных следов. Каждый предмет несет на себе множество следов, и, если хотя бы один подскажет нечто интересное, поиски оправдывают себя.