Грязное мамбо, или Потрошители

Оглавление

Я приехал к производственному корпусу около четырех, а в четверть пятого только-только доплелся до двери. В сумке на плече звенели инструменты и громко сталкивались канистры с эфиром. Я едва мог удержать сканер, чтобы получить четкий сигнал. К половине пятого я сумел просверлить дырку в окне для эфирной трубки, а к пяти — на полчаса дольше, чем обычно, — стоял над клиентом, готовый делать то, что мне всегда прекрасно удавалось.

Я потерял сознание, лишь погрузив скальпель в тело, но после этого ситуация необратимо изменилась.

Они закатили прощальную вечеринку — Джейк, Фрэнк и весь отдел. Собрались, зажгли свечи, надарили мне кредитов на искорганы, чтобы вложить в «Джарвик» или, если когда-нибудь понадобится, имплантировать.

Ввиду замучивших меня псевдоэпилептических припадков перспектива была более чем вероятной.

— Да, это вам не часы с памятной гравировкой, — шутил я.

Потом Джейк повел меня пить. Потащил в тот самый бар, где мы впервые прочли рекламу союза о наборе сотрудников. За два десятилетия обстановка нисколько не изменилась, если не считать владельца и бармена. Старика сменил его сын, который нас не знал и не растрогался при виде старых друзей. Он без нужды задирал цены и разбавлял напитки водой.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил Джейк.

— Я в порядке, — соврал я. — У меня кое-что припасено на черный день.

— Ну конечно, — поморщился он. — У всех припасено. — Биокредитчики не отличаются финансовой предусмотрительностью. — Если тебе когда-нибудь что-то понадобится, сразу звони. Днем или ночью. — И он дал мне визитку. Вот и все. Я для него был всего лишь номером из списка абонентов. Я десять лет помню его телефон наизусть, а он сует мне визитку.

Потеряв дар речи, я взял картонный прямоугольник и кивнул. Мы молча выпили. Говорить было особо не о чем. Мы вместе прошли школу, войну, учебную программу союза, не разлучались почти всю сознательную жизнь, но я понял — хотя внешне все по-прежнему, мы лучшие друзья и всегда ими останемся, — между нами что-то коренным образом изменилось.

— Ну, — рыгнул он после нашей второй — безмолвной — кружки пива, — пойду работать, клиенты заждались.

— Цапнул, хапнул и слинял, — сказал я по возможности бодро.

Джейк засмеялся — невесело, как мне хочется думать, — и хлопнул меня по спине. Мы соприкоснулись большими пальцами и обнялись, как друзья, которые знают, что пройдет много времени, прежде чем они снова увидятся. Джейк кинул на прилавок несколько купюр и вышел из бара.

Я до сих пор ношу в кармане его визитку.

Прошел еще один день. Скорость печати упала до улиточной. «Кенсингтон-VIII» не нравятся ультрасовременные собратья-механизмы; не иначе стыдится своих молоточков и чернильной ленты, грохота и звоночков. А надежное убежище, прежде такое уютное, начинает давить на виски и кажется тесным и душным.

У нас с Бонни настоящая идиллия. Не жизнь взаймы, а медовый месяц. Мы разговариваем, едим, пьем, занимаемся любовью. Поздно ночью, когда склад запирается и автоматический таймер включает освещение, я ложусь на нашу полку, кладу голову на мягкий живот Бонни и засыпаю под звуки ее искорганов, посвистывающих и потрескивающих в прекрасной гулкой симфонии.

Завтра планируем наведаться к аутсайдеру; Эсбери уже должен подыскать нам другой тайник. После этого, решили мы, найдем способ выбраться из города и, если получится, из страны. Работников аэропорта можно не опасаться, разве что союз развяжет одну из своих двухнедельных охотничьих сессий на большую сотню. В принципе у нас будут шансы, если разживемся генератором помех и фальшивыми документами. Эсбери наверняка с этим поможет — у аутсайдеров друзья в каждом темном закоулке жизни.

А потом мы уедем в… не знаю — Южную Америку, Мьянму, не суть важно.

Говорят, будто в южных морях есть остров, куда еще не добрался прогресс, девственные земли, где до сих пор делают операции на открытом сердце и подключают людей к аппаратам размером со слона. Если это правда, мы отыщем тот остров. Сменим имена, изменим лица, осядем, родим детей, откроем магазины сувениров для туристов на пляже. И будем жить на полную катушку, пока не откажет все немеханическое, счастливые и невыпотрошенные.

Я хорошо знаю, что замечтавшихся убивают первыми. Стало быть, пойдем дальше. Дальше, я сказал!

Мы с Венди тоже мечтали — ну, когда я был поздоровее. В нас жили надежды, желания и, несмотря на мой возраст, планы родить детей. Питер уже почти вырос, когда я женился в пятый раз; пора было подумать о том, чтобы ввести в игру других карапузов.

Мы познакомились на похоронах, едва гроб опустили в могилу. Я присутствовал как бывший работник покойного, Венди — как его дочь. Ее отец являлся боссом моего босса в Кредитном союзе, и хотя мы с Венди не были знакомы, я бесчисленное количество раз слышал от старика о ее молодости, красоте и светлой голове.

Постояв у могилы, я пошел налево, Венди — направо, и мы столкнулись под баньяном-переростком, ронявшим капли уже закончившегося дождя. Я извинился, она тоже извинилась, и дело кончилось чашечкой кофе с пончиком в закусочной еще до того, как мы выяснили, какое отношение имеем к усопшему.

С Питером она обращалась как с редким подарком — красивый юноша, которого можно купать в своей любви и привязанности, и ее не меньше моего задело, когда он перестал заходить, звонить и прекратил со мной общаться. Это случилось незадолго до того, как я перешел на нелегальное положение, подписав предварительно бумаги о разводе в том самом захудалом среднезападном мотеле, где нашел когда-то летающих братьев Мюллеринг. На этот раз он пригодился мне в ином качестве: я просидел там неделю, прежде чем отчалить на поиски других надежных нор.