Смерть в Лиссабоне

• Предыдущая
• 37/149
• Следующая

37

Через несколько минут дверь вновь отворилась, и Фельзен нырнул в сумрак жилища. Шофер вернулся к машине. Внутри, в очаге, жарко горел огонь. Когда глаза Фельзена привыкли к полумраку, он различил сидевшего возле огня старика. С протянутой над его головой жерди свисали копченые колбасы — шурисо. Женщина вынула из кармана платок и вытерла старику глаза. Он тихо застонал, как стонет потревоженный во сне, насильственно возвращаемый к боли и страданиям реальной жизни. Из глубины дома донесся кашель и отхаркивание. Женщина вышла, потом вернулась, неся в руках два глиняных светильника на оливковом масле. Один она поставила на стол и жестом пригласила Фельзена сесть в кресло. В щелях между стропилами видна была черепица. Другой светильник женщина поместила в стенную нишу, еще раз вытерла глаза старику и опять вышла. Два окна в комнате были наглухо закрыты от непогоды тяжелыми деревянными ставнями.

Спустя несколько минут двойные двери приотворились и невысокий, очень коренастый мужчина боком протиснулся в щель. Громогласно крикнув что-то в глубину дома, он протянул руку и стиснул ладонь Фельзена железным, как тиски, пожатием. Сел, опершись локтями на стол и свесив твердые, грубые, мощные кисти; пальцы у него были заскорузлые, с поломанными ногтями. Грубая теплая куртка облегала мощный торс. Фельзен сразу увидел его силу и понял, что это именно тот человек, который поможет ему прибрать к рукам Бейру.

Девушка в платке принесла и поставила на стол бутылку агуарденте и два стакана. Лицо португальца, освещенное светильником, казалось широким и открытым, зачесанные назад волосы были густыми, черными с проседью; у него был выпуклый лоб, запавшие глаза и щеки. Лицо огрубело и закалилось до черноты годами, прожитыми под холодным жестоким ветром. Определить его возраст не представлялось возможным: ему могло быть от тридцати пяти до пятидесяти пяти лет. Возраст выдавали только зубы — гниловатые, стертые, черно-желтые. Некоторые просто отсутствовали. Жоакин Абрантеш разлил по стаканам бледную пахучую жидкость.

Выпили.

Девушка вернулась с хлебом, копченым окороком, сыром и шурисо и положила перед Абрантешем нож. Девушка была совсем юной, со светлыми не то голубыми, не то зелеными глазами — точный их цвет при таком неярком желтом освещении определить было трудно. Из-под платка выбилась прядь светлых волос. Она была хорошенькой, красивее всех тех женщин, которые встречались Фельзену с тех пор, как он покинул Лиссабон, но еще очень юной, лет пятнадцати, не больше. Однако тело ее имело округлые формы взрослой женщины.

Абрантеш заметил, что немец заглядывается на девушку, и, придвинув к нему окорок, передал хлеб и нож. Фельзен принялся за еду. Окорок был отменный.

— Bolotas, — сказал Абрантеш, — желуди. Они придают мясу особую нежность, согласны?

— Но я что-то не видел здесь дубов. Все больше ракитник и сосна.

— Они растут подальше, не там, где горы. Я привожу их сюда для свиней. У меня лучшие свиньи во всей Бейре.

Они поели и выпили еще. В шурисо были кусочки жира. Сыр был нежным, с остро-соленым вкусом.

— Я слыхал, вы приехали, чтобы повидаться со мной, — сказал Абрантеш.

— Не знаю, от кого вы это слышали.

— Новости и до нас доходят. Мы знаем даже и о войне, которую вы ведете.

— Значит, вы знаете, зачем я здесь.

— Чтобы расследовать убийства, — сказал Абрантеш. Плечи его затряслись. Он смеялся.

— Убийства интересуют меня, это правда.

— Не понимаю, что вам за дело до гибели нескольких португальских крестьян.

— И офицера португальской национальной гвардии.

— То был несчастный случай — он с лошади свалился. Местность-то сами видите какая, — сказал Абрантеш. — А у вас на войне мало, что ли, убивают, что вы аж в Бейру для расследования пожаловали?

— Убийства заинтересовали меня, потому что за ними стоит кто-то, кто заправляет здесь.

— А заправлять, как видно, хотите вы.

— Но это ваша земля, сеньор Абрантеш. И люди здесь — ваши люди.

Стаканы опять наполнились. Фельзен предложил Абрантешу папиросу, но тот отказался — видно, посчитав, что время принимать подношения еще не пришло. Такой взгляд на вещи Фельзен оценил.

— Сеньор Абрантеш, — сказал он, — я собираюсь превратить вас в очень состоятельного человека.

Жоакин Абрантеш со стуком перевернул свой стакан дном вверх, словно вдавливая его в дерево. И ничего не сказал в ответ. Возможно, не раз слышал подобное.

— Вы и я, сеньор Абрантеш, приберем к рукам весь рынок не охваченной контрактами вольфрамовой руды в этом районе.

— Зачем мне иметь дело с вами, когда я и сам могу… Если вы можете помочь мне разбогатеть, то разве британцы не в состоянии сделать то же самое? Что, если я хочу сам играть на этом рынке? А рынок, как я вижу, идет на повышение.

— Британцы не будут покупать столько, как мы.

— Но они покупают. И вытеснят вас.

— Как вам теперешняя цена на вольфрам? — спросил Фельзен.

— Высокая.

— Но вы играете на повышение?

Абрантеш слегка дернулся на стуле.

— У меня имеются акции, — сказал он. — А цена постоянно растет.

— Если, как вы сказали, рынок вольфрама идет на повышение, то вам приходится продавать дорого, а покупать еще дороже, чтобы удержаться на рынке.

— Что же вы предлагаете, сеньор Фельзен?

— Предлагаю расширить сделки с вольфрамом в партнерстве со мной.

— У вас есть деньги. В этом я не сомневаюсь. Но имеете ли вы план, как это сделать?

— Думаю, что вы лучше моего знаете страну и местные условия.

3

• Предыдущая
• 37/149
• Следующая