Выбери любимый жанр

Оценить:

Черная Орхидея

Оглавление

Бланчард прервал меня, слегка толкнув в грудь:

— Я прибежал сюда, потому что знал, что порядок восстановить не смогу, но, если буду стоять на месте, меня просто замочат. Ты-то понимаешь?

Я засмеялся.

— Да. А потом...

— Потом я увидел, как морпехи гонятся за этим пижоном. И мне показалось, что он удивительно похож на разыскиваемого по статье 411-43. Тут они меня и зажали. Потом смотрю — ты ищешь приключений себе на голову. Ну и решил тебе это приключение устроить. Звучит убедительно?

— Все сработало.

Двое морпехов смогли наконец подняться на ноги и стали помогать своему товарищу сделать то же самое. Когда все трое заковыляли прочь, мексиканец, выбрав самую большую задницу из трех, дал по ней пинка. Толстяк, владелец этой самой задницы, развернулся, чтобы ответить, но тут вмешался я. Проиграв битву в восточном Лос-Анджелесе, трое вояк, пошатываясь, заковыляли в сторону выстрелов и горящих пальм. Бланчард, взъерошив Дос Сантосу волосы, сказал:

— Ну, что, умник, тебе крышка. Ладно, Блайкерт, пошли, переждем где-нибудь эту заваруху.

* * *

Через несколько кварталов мы набрели на заброшенный дом с грудами газет на крыльце и вломились туда. В шкафу, на кухне, оказалось немного шотландского виски, и Бланчард снял с Дос Сантоса наручники, чтобы он мог с нами выпить, и сковал ему лодыжки. К тому времени как я сделал закуску, мексиканец уже уговорил полбутылки и начал распевать мексиканскую версию «Чатануга чу-чу». Через час бутылка была пуста, а малый ушел в отключку. Я уложил его на кровать и набросил сверху одеяло. Бланчард заметил:

— Это мой девятый угловник за 43-й год. Через шесть недель он нюхнет газу, ну а я годика через три буду где-нибудь на Северо-Востоке или в Отделе судебных приставов.

Его самоуверенность меня задела.

— Навряд ли. Слишком молод, пока еще даже не сержант, путаешься с бабой, потерял своих высокопоставленных дружков, когда перестал участвовать в подпольных боях, кроме того, не работал в патруле. Ты...

Увидев, что Бланчард стал ухмыляться, я замолчал. Он подошел к окну и выглянул на улицу.

— Полыхает на улицах Мичиган и Сото. Красота.

— Красота?

— Да, красота. Однако ты много обо мне знаешь, Блайкерт.

— Слухи ходят.

— О тебе тоже.

— И какие?

— Что твой папаша — за нацистов. Что ты сдал федералам своего лучшего друга, чтобы получить место в полицейском управлении, что ты улучшил свои спортивные показатели, проводя бои со слабаками из среднего веса.

Его слова повисли в воздухе как приговор.

— Это все?

Бланчард повернулся ко мне лицом.

— Нет. Говорят, что ты не интересуешься бабами и что думаешь, будто можешь меня победить.

Я принял вызов.

— Что ж, все это правда.

— Да? Ты тоже не наврал. Только я уже в сержантском списке и в августе перехожу в Отдел по борьбе с наркотиками и проституцией Хайленд-парка. И, кроме того, один заместитель окружного прокурора, еврей, фанат бокса, обещал выбить мне место судебного пристава.

— Потрясающе.

— Да? Хочешь еще больше удивиться?

— Хочу.

— Свои первые двадцать побед нокаутом я одержал в боях с мальчиками для битья, которых подбирал мой менеджер. А еще моя девушка, увидев, как ты боксируешь в Олимпийском центре, сказала, что ты ничего, только зубы надо поправить, и что ты можешь меня победить.

Я не мог понять, чего он хочет: ссоры или дружбы, испытывает меня или насмехается, или просто хочет вытянуть из меня какую-то нужную информацию. Меняя тему, я показал на Томаса Дос Сантоса, дергавшегося во сне.

— А что будет с мексикашкой?

— Отведем его завтра утром в участок.

— Ты отведешь.

— Ты к его задержанию тоже причастен.

— Да нет уж, спасибо.

— Ладно, напарник.

— Я не твой напарник.

— Может, станешь.

— А может, не стану, Бланчард. Может, ты и будешь работать приставом, будешь писать отчеты и оформлять бумаги для каких-нибудь придурков-адвокатов в центре. Ну а я отслужу свою двадцатку, выйду на пенсию и подыщу себе работенку полегче.

— Можешь податься к федералам. У тебя ж там друзья.

— Ты меня этим не попрекай.

Бланчард снова выглянул в окно.

— Красота. Прямо с открытки. «Дорогая мамочка, жалко, что ты не видела эту красочную межэтническую заваруху в восточном Лос-Анджелесе».

Томас Дос Сантос зашевелился и пробурчал:

— Инес? Инес? Ке? Инес?

Бланчард вышел в коридор и, отыскав в чулане старое шерстяное пальто, накинул его на мексиканца. Согревшись, Томас успокоился — бормотанье прекратилось. Бланчард сказал:

— Шерше ля фам. А, Баки?

— Что?

— "Ищите женщину". Даже и в таком состоянии старина Томас не дает Инее покоя. Ставлю десять к одному, что, когда он пойдет в газовую камеру, она будет рядом.

— Может быть, он пойдет в сознанку. От пятнадцати до пожизненного. Выйдет через двадцать.

— Нет. Ему хана. Шерше ля фам, Баки. Запомни это.

Я прошелся по дому, подыскивая место, где можно прилечь. Наконец выбрал спальню на первом этаже, правда, с коротковатой кроватью. Укладывался спать я под доносившийся издалека вой сирен и пальбу. Постепенно я задремал, и снились мне мои немногочисленные женщины.

* * *

После бойни, прекратившейся к утру, все улицы были завалены разбитыми бутылками, брошенными палками и бейсбольными битами, а над городом висел густой дым пожаров. Для транспортировки своего девятого уголовника в следственный изолятор окружного суда Бланчард вызвал машину из Холленбек-стэйшн. Когда патруль забирал у нас Томаса Дос Сантоса, тот разрыдался. Мы с Бланчардом пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны: он — в офис окружного прокурора писать отчет о задержании карманника, я — на Центральный участок, на очередное дежурство.