В голове моей опилки…

Оглавление

Часто думаешь, где тот юморной и беззаботный я, которому море было по колено, а проблемы — по щиколотку? Где мы? Почем продали свои огни, воды и медные трубы? За что?

Психиатр объясняет про ответственность, про отношение к жизни, про то, что все перемелется, и мука будет. Говорит про кризис среднего возраста и выписывает фенобарбитал, по две штуки на ночь. Я настаиваю: это кризис среднего класса, выбрасываю таблетки в унитаз и иду за пивом...

***

Депрессия хороша тем, что имеет свойство периодически оставлять человека. Тогда он бесшабашен, весел, сорит деньгами и целуется взасос. Кому-то для такого состояния достаточно вовремя полученной зарплаты, кому-то любви, ну а мне хватало новых острых ощущений. Из-за этого я и пошел в репортеры, хотя до последнего был уверен, что стану учителем русского языка и литературы. По крайней мере, такую стезю мне готовил родной Челябинский госуниверситет.

Люблю вспоминать годы учебы. Они пришлись на те самые тяжелые 90-е. Странное время. Гораздо более эгоистичное, чем пресное сегодня. Я имею в виду то, что каждый мог себе позволить делать все, что хотел. Наемные убийцы – убивать, юные бизнесмены – обманывать и обманываться, странные парни, потерявшиеся в 80-х и не обросшие жирком к 90-м – вроде меня – писать стихи, пить пиво на центральной городской площади, ну и учиться, конечно. С одной стороны, это давало отсрочку от армии, с другой – глупо было не получить высшее образование, пока оно не стало платным.

В университет я поступил легко – с тремя «пятерками» за все экзамены. Все потому, что за два года до окончания школы попал в первый в городе лицей. Тогда еще никто не знал, чему должно учить лицеистов, поэтому занятия проходили на базе университета, и к моменту поступления в моей голове осела, в сущности, учебная база двух курсов.

Я очень плавно и безболезненно сменил школьную форму на студенческие джинсы. Осталось только понять, как провести ближайшие пять лет максимально весело. Это оказалось несложно. Представьте: филфак, 120 студентов на потоке, из них только восемь молодых людей, остальные – фривольные дамы. Помимо интрижек и романов, большая часть мужского населения нашего потока увлеклась хоровым пением в фольклорном коллективе. Не скрою, влились мы в него не только из-за красоты казацкой песни и городского романса, но и по причине доступа в помещение для репетиций – ТДКС. До сих пор не знаю, как расшифровывается эта аббревиатура, но отлично помню, что в «тадике», как мы называли эту обширную комнату с четырехметровым потолком, лежали балалайки и дудки, барабаны и гитары, имелась посуда, самовар и пианино. Остальное мы несли сами, благо до ближайшего пивного ларька от здания университета было метров двести. Довольно скоро выяснилось, что шарообразные плафоны, висящие на историческом факультете (наш корпус совмещал филфак и истфак), вмещают ровно пять литров пива. Итак, кто-то громоздился коллеге на плечи, отвинчивал плафон и передавал вниз. Оперативная бригада получала деньги и бежала к ларьку, попутно заходя в булочную за бубликом. Бублик – это важно. На него ставили плафон, не в руках же его держать. Потом, дабы не оставлять улики, отслужившую емкость пускали в свободное плавание по реке Миасс и закидывали камнями. Через несколько месяцев истфак освещали голые лампы. Осталось добавить, что репетиции проходили раз в одну-две недели, а в другие дни хозяевами «тадика» были мы, такие дела.

Отсидев важную лекцию профессора (на осколки советской образовательной системы вроде «Истории советской прессы» мы не ходили принципиально), наш крепкий коллектив собирался в «тадике» и до ночи в опустевшем корпусе универа раздавались голоса, бряцание гитары и прочая аморальщина. Мы делились планами, смотрели в будущее, соревновались в смелости. В общем, вели себя, как примерные студиозусы из гоголевского «Вия». Часто в ТДКС и ночевали на столах. Утром снова бежали за пивом, и круг замыкался.

…И все-таки сейчас я часто задаю себе вопрос: как мы выжили? За других говорить не буду, но наша семья тяжело пережила 90-е. Отец ввязался в сомнительную авантюру, однозначно похожую на финансовую пирамиду. Его оправдывает то, что он работал персональным водителем создателя пирамиды, то есть был ближе к телу. Но совершенно непонятно, за каким чертом он убедил всех домочадцев (и меня в том числе) в необходимости продажи квартиры и перемещении немалой суммы в карман его работодателя. Дальше – классика. Пирамида накрылась, основатель улетел покорять берега офшорных стран, а мы остались без жилья. Зимой. В 90-е, когда зарплату могли выдать и продуктами производства предприятия. Хорошо, если колбасой, а если тазиками?

Хочу заметить, что уныние никогда не просачивалось сквозь железобетонную броню батиной уверенности, он устроился в ЖЭК и начал отрабатывать стаж, чтобы получить служебное жилье. Но несколько лет мы жили на квартирах у родственников и друзей. Мое место обычно было на кухне, на диванчике, под которым лежали учебники. Рядом – табуретка с магнитофоном и пепельницей. В голове – литература средневековья, в кармане – нож и ключ от «тадика». Утром позавтракаешь банкой пива с сигаретой – и на занятия, а к вечеру кривая вывозит порой в такие загадочные дали, что однажды перестаешь строить планы и отдаешься течению.

Кстати, о течении. Однажды гужевали мы на съемной квартире у моего близкого друга Женьки. Денег было не ахти, поэтому купили водки, каковая в то грозовое время изготавливалась во вселенских масштабах из любого сырья, способного валить с ног. В нашем случае напиток имел изысканный запах одеколона – видимо, чтобы замаскировать сивушную вонь. Выпили, закусили макаронами, еще выпили, дальше пробел, а наутро мы с Женькой не смогли оторвать головы от подушек, настолько тяжелым было похмелье. Ползком (и это не метафора) я добрался до кухни и снял с плиты остывший чайник. Он был полон, и нам хватило его на двоих. Вырвало, конечно, зато стало гораздо легче. О, благословенная юность… Сейчас я бы еще пару дней не помышлял о том, чтобы выйти из дома, а тогда мы переглянулись и отправились на лодочную станцию, купив по дороге пивка.