Тесные врата

Оглавление

— В каком роде войск? — я хотел сказать, — поправился капитан.

— А-а… — разочарованно протянул Вадик, мгновенно невзлюбив капитана за его глупые шутки. — Куда пошлете… Наше дело — телячье.

— В ВДВ не желаете?

— Это в десантных, что ли? — вставил слово Игорь.

— Да. Голубой берет получишь… Настоящим мужчиной станешь… — ухватил капитан Игоря за плечо. — Голубая тельняшка… Для этого сейчас три прыжка надо сделать. Всего три… На работе оплачивается… — перебегал капитан глазами с одного на другого. — Ну, пойдете? Выручайте, ребята! Это же так интересно…

Вадик взглянул на Игоря. Встретил прозрачный взгляд и понял, что Игорь ждет его решения: только вместе — или да, или нет. А в голове было до звона пусто и, как назло, не приходило на ум никаких отговорок.

— Ну! Мужики, ядрена вошь!.. Как?

Девчонка насмешливо посмотрела на Вадика, и он будто наяву услышал ее подсказку: «Скажи: высоты боюсь».

— Что ж, — выдавил Вадик, — если скажу: высоты боюсь, — все равно не поверите. Можно попробовать.

— И я тоже… согласен, — поспешно добавил Игорь.

Девчонка понимающе, снисходительно улыбнулась.

2

Их поселили близ аэродрома местного аэроклуба, в чахлом лесочке, в неоштукатуренном бараке, который почему-то назывался казармой. Выдали форму: старые застиранные, потерявшие первоначальный — синий — цвет летные комбинезоны, похожие оттого на обычную спецуху; выдали кирзовые сапоги совсем гражданского вида — с обтерханными травой носами — и засаленные потертые шлемофоны. Было по-летнему душно и жарко, но все ходили в шлемофонах.

«Видела бы Оля», — думал Вадик, рассматривая себя в зеркале, не узнавая и любуясь. Но потом вдруг поймал себя на том, что мысли уж слишком детские, и ему стало стыдно за них; обернулся, думал, может, кто-нибудь ухмыляется, стоя в сторонке. Но никого не было поблизости, никто его не замечал — все любовались собой, то и дело чистили сапоги, пытаясь навести на них глянец (и наводили), фотографировались в самых непринужденных позах или с самым свирепым видом отъявленных головорезов, без конца травили солдатские бравые анекдоты, сквозь зубы, как настоящие супермены, сплевывая, или горланили отчаянные песни, фантастически фальшивя, — хмельной, в голову бьющий дух молодечества и солдафонщины покорил ребят.

Занятия начались после обеда. Пришел инструктор, поджарый, длинноногий парень, похожий на киноактера Олега Даля, построил «контингент», как он выразился, и, расхаживая перед строем взад-вперед (он ходил по самой кромке тени, что падала от двух раскидистых груш с вяжущими рот незрелыми, «дубовыми» плодами; ребята стояли в тени, а он был весь на солнце, ходил взад-вперед, и даже не вспотел — настоящий десантник!), — расхаживая взад-вперед, вкратце рассказал своим холодным, каким-то официально-отжатым тоном, что такое ВДВ, для чего они, эти войска, созданы, какие задачи выполняют и какие сознательные в них служат воины; сказал, как будут проходить занятия, где и по скольку часов. Вадик смотрел на ходящего инструктора — и ничего не понимал из того, что он говорил: жара давила виски, казалось, вот-вот упадешь, хотелось хоть какого-нибудь движения… Инструктор остановился, посмотрел на часы (обыкновенная «Слава» — отметил Вадик), усмехнулся и с нехорошей какой-то, желчной иронией добавил в заключение уже неофициальным тоном:

— Что ж… посмотрим, кто из вас на что горазд.

— А тех, кто не «горазд» — куда?

— В стройбат, — не моргнув, парировал инструктор и презрительно, как старый пес на щенка, посмотрел на Леху, высокого, нескладного парня с нагловатыми — навыкате — глазами какого-то неопределенного сине-серо-зелено-пестрого цвета и со странной, будто специально придуманной фамилией — Гарик.

— В стройбат пойдут. На «Ла-пятых» летать, — повторил инструктор, собираясь уходить.

— А как посмотрел! Прямо прожег. Супермен! — бормотал Леха вослед.

— Чего ему — стройбат?.. — проворчал костлявый, стриженный наголо парень, Пашка Корнев, которого уже звали Корнем. — У меня три брата в стройбате служили… Что такого?

Вадику тоже не понравился этот инструктор, хоть поначалу и расположил к себе — тем, что похож был на любимого актера, тем, что мог час ходить на солнцепеке и даже не вспотеть, тем, что, наконец, был он настоящий спортсмен-парашютист, — но первые слова о стройбате царапнули Вадика за живое, а когда было помянуто о «Ла-пятых», Вадик и вовсе его возненавидел. Ишь, белоручка! Чистоплюй!

К счастью, оказалось, что этому хлыщу поручили прочитать лишь «Вводное». Это сообщил подошедший после него приземистый увалень с мясистым рыхлым лицом, косолапый, в безбожно стоптанных наружу кроссовках, который и оказался их настоящим «отцом-командиром». Звали его Палыванч.

Палыванч рассадил ребят по скамейкам, что стояли прислоненными к ребристым дебелым стволам груш, отомкнул склад и из вязкой пахучей холодной темноты вытащил за капроновые лямки плотный, набитый парашют, похожий на раскормленного поросенка, от которого сразу же потянуло тем загадочно-тревожным запахом, что царит (или так или иначе присутствует) в каждом самолете. Позже Вадик узнает, что это пахнет специальный состав, которым пропитываются парашюты, а в самолетах — все ткани, чтоб отпугивать мышей; узнает еще, что мыши в авиации — враг пострашнее диверсанта… Палыванч вызвал одного из ребят, надел на него парашют — парень согнулся под непривычной двадцатидвухкилограммовой тяжестью и стал похож на верблюда, — а Палыванч, отступив от него на шаг, стал объяснять «порядок работы частей и механизмов парашюта при раскрытии». Сперва он назвал основные части: сумка, ранец, подвесная система, распускной механизм. Потом потянул за вытяжной фал (отделение парашютиста от самолета); фал, размотавшись, выдернул из парашютного ранца чеки, и ранец раскрылся-раздернулся толстыми, в палец, резинками (Палыванч объяснил, как и что называется, и что происходит это после того, как парашют отошел от самолета более чем на четыре метра — на длину фала); потом содрал полосатый чехольчик со стабилизирующего парашюта (это означало полный отход от самолета); ухватив за стабилизирующий парашютик, очень похожий на люстру (парашютист выдернул кольцо), стащил еще один чехол — огромный, четырехметровой длины, желто-синий, полосатый, — с основного купола, который оказался невзрачного, грязно-белого цвета. Все это было похоже на препарацию громадной дохлой медузы.