Монтенегро

Оглавление

Сьенфуэгосу пришлось броситься ей на помощь, он схватил кашляющую и плюющуюся старуху под руки и вытащил на песок.

— Ну что, теперь ты мне веришь?

— Вот ведь вляпались! — возмутилась она. — И Арайя права — вкус у него отвратный.

Сьенфуэгос не знал — то ли сердиться, то ли смеяться, и в конце концов просто улегся рядом со старухой.

— Ты тоже не подарок! — бросил он. — И что теперь будем делать?

— Делай, что хочешь, — спокойно ответила она. — И Арайя тоже. А я возвращаюсь домой.

— Домой? — удивился Сьенфуэгос. — Мы шли почти целую неделю, а ты хочешь вернуться домой! Да ты свихнулась!

— Свихнулся тот, кто хочет пересечь такие глубокие воды... — заявила Ку. — Я уже стара, и лучше мне закончить жизнь там же, где она началась... — она немного помолчала и с горечью добавила, чуть не расплакавшись: — Может, ты и прав, и однажды мой народ вернется. А если не вернется, то я по крайней мере буду знать, что осталась последней и до самого конца не теряла надежду.

Сьенфуэгос кивнул в сторону девочки.

— А она? — поинтересовался он.

— Ты о ней позаботишься.

— С какой это стати?

— Потому что так велели боги.

— Твои мелкие бесполезные божки?

— Лучше уж мелкий бесполезный божок, чем большой и умелый демон, — ответила старуха, к которой явно вернулась прежняя выдержка. — Арайе предсказано величие. Будь с ней рядом, тогда, может, и на тебя упадет свет от ее звезды.

— Мне бы он пригодился, — признался канарец, бросив долгий взгляд на девушку, помчавшуюся вдогонку за юрким крабом. — Моей звезде, если она вообще светит, не следовало позволять мне путешествовать, надо мне было навсегда остаться на Гомере.

— А моя всегда светит над домом, — сказала Ку и с трудом поднялась на ноги. — Я ухожу.

— Вот так просто?

— А что еще нужно, чтобы принять решение уйти?

Она махнула на прощанье рукой девочке, с которой провела последние несколько лет, а та ответила, совершенно не удивившись. Согбенная индианка закинула корзину за спину и скрылась в густой чаще, обрамляющей пляж.

— Никогда не мог понять этих людей... — пробормотал Сьенфуэгос, почему-то разозлившись на самого себя. — Я могу с ними жить, выучить их язык, но так никогда и не пойму, о чем они думают. — Он повернулся к девочке. — И что будем делать? — громко спросил он.

— Ловить этих зверей, — просто ответила она. — Они бегают задом наперед, вот чокнутые!

— Прямо как канарцы...

Больше часа они ловили крабов, а когда наконец сели на песок и стали смотреть, как добыча варится в глиняном горшке, канарец спросил:

— И тебя не волнует, что Ку ушла?

— Волнует, — призналась девочка. — Но так лучше. Она скоро умрет, и ей хочется умереть дома.

— Ты будешь по ней скучать?

Та резко покачала головой.

— Она научила меня не скучать. Всегда твердила, что я последняя из своего племени и должна привыкнуть ни в ком не нуждаться и никогда не оглядываться назад.

— Понятно... — протянул Сьенфуэгос, хотя на самом деле ему было совсем не понятно, что же девчонка имела в виду, а потому он лишь молча поглядел на прекрасный залив, обрамленным высокими пальмами, прежде чем решился вновь заговорить. — Не нравится мне это место, — признался он. — Когда-то давно, на таком же пляже, каннибалы сожрали двоих моих товарищей. Так что лучше нам поискать более укромное местечко.

— И куда же мы пойдем?

Он лишь пожал плечами:

— Мы пришли с юга. На севере — море, на востоке — река с болотами и «зелеными тенями». Так что у нас остается только один путь: на запад.

Они двинулись вдоль берега, углубившись в прибрежные заросли — недалеко, всего лишь на несколько метров, чтобы все время держать в поле зрения пляж и залив, питаясь фруктами, крабами и черепашьими яйцами. Вокруг было безлюдно; лишь однажды они заметили вдали лодку с тремя рыбаками, да маленькую хижину, полускрытую зарослями. Судя по всему, обитатели хижины покинули ее совсем недавно.

Два дня спустя они добрались до высокого мыса, уходящего далеко в море, с вершины которого разглядели вдали три крошечных островка. Однако спуститься вниз по отвесным склонам оказалось невозможно, а потому пришлось вернуться назад по своим следам, а потом идти низом по кромке моря до самого конца мыса — скорее даже длинного узкого полуострова. Здесь они внезапно обнаружили странный рисунок, оставленную кем-то с южной стороны гладкой скалы, при виде которого у Сьенфуэгоса сжалось сердце.

— И что это значит? — спросила Арайя.

— Не знаю.

— Может, знак от богов?

— Нет.

— Почему ты так в этом уверен?

— Потому что боги опалили бы камень, а это рисунок, простой рисунок, и он находится здесь уже несколько месяцев. Дождь уже начал его стирать. Это сделали люди.

— Какие люди?

— Цивилизованные, — убежденно ответил канарец. — Видимо, испанцы.

— Но что он означает? — упорно допытывалась девочка.

— Пока не знаю, — нетерпеливо бросил канарец. — Иди поищи что-нибудь на ужин и дай мне подумать.

Он уселся на камень, прямо перед странным рисунком, достигающим почти трех метров в высоту и двух в длину, и долгие часы пытался понять, что это за послание, поскольку ему казалось непреложным фактом, что никто не стал бы тратить время и рисовать на отдаленном утесе, не имея на то причины.

Когда Арайя вернулась с двумя отличными рыбинами и положила их к ногам Сьенфуэгоса, он с улыбкой посмотрел на нее и довольно заявил:

— Понял! Речь о корабле.

— О корабле?

— Мы используем их, чтобы перемещаться по морю. Я прибыл на одном из них.