Ведуньин Двор

Оглавление

1/15
Следующая

Ник Перумов

Ведуньин двор

— Недоброе затеяли.

Над звенящим летним лугом, над клевером и лютиками, васильками и медвянкой, над зелёным густым разнотравьем раздались негромкие, исполненные тревоги слова.

— Недоброе затеяли.

Сухая, сморщенная старуха застыла, опираясь на клюку. Седые волосы перехвачены на лбу кожаным ремешком, а на него чего только не нанизано! Мелкие речные камушки с сотворёнными самой природой отверстиями, какие-то костяные брелоки, кусочки янтаря, потемневший от времени серебряный кругляш с медвежьей головой…

Из-под ног вниз, в лесистую долину, где вилась широкая река, уходило радостное и многоцветное буйство лета, когда всё растёт, тянется к солнцу, зеленеет. Когда жужжат пчёлы, торопясь к улью, когда люди, свалив сенокос, переводят дух, совсем чуть-чуть, потому что ещё немного — и уже жатва.

Старуха была суха, но держалась прямо. Клюка поднималась выше головы, нависает тяжёлый крюк, словно клюв хищной птицы. Да, точно! — вот и янтарные глаза блеснули в коричневом отполированном дереве.

Рядом со старухой, облачённой в коричневый же плащ до самых пят, застыли двое ребятишек лет восьми-девяти. Оба в домотканых рубахах и таких же портах, волосы у девочки убраны под платок, у паренька, как и у старухи, стянуты на лбу. Рубахи с косым воротом расшиты мелким алым крестиком — солнце, деревья, странные звери навроде медведей, вставших на дыбы.

У паренька очень светлые волосы, выгоревшие вдобавок на солнце. У девочки — напротив, из-под платка кое-где выбивались прядки цвета воронова крыла.

Далеко-далеко внизу скользила река, извиваясь среди крутых берегов, огибая тянущиеся на юг отроги гор.

И там копошились похожие на муравьёв человеческие фигурки. Копошились, суетились вокруг невиданных огромных машин, что способны двигаться сами, словно Емелина печка из сказки. Их народ уже видал. Сперва-то, конечно, опешили, но привыкли, и быстро. Магия и не такое может, решили поначалу; но ведуньи с ведунами только покачали головами: не магия тут, другое совсем.

Самоходные машины. Штука, конечно, посложнее и похитрее ветряных да водяных мельниц, но ничего особенного. Двигает что-то тяжёлые колёса или там жернова, а что именно двигает, уже не так важно. Рассказывали, что пар. Это может быть, это понятно — котёл, ежели его запечатать наглухо, да на огонь кипятиться поставить, так и лопнуть может.

— Зорька, Ольг — а ну-ка, быстро вниз! — скрипуче приказала старуха. — Поглядите, что там и зачем. И мне скажите. Особливо смотрите — коль зрячий покажется. Там он где-то, нутром чую…

— Да, матушка Верея! — хором откликнулись ребятишки.

И — изменились разом.

Зорька резко взмыла вверх чёрной птицей, по виду —некрупный сокол-пустельга, только с оперением, как у ворона. Ольг растянулся в прыжке, оборачиваясь зайцем.

Сама старая ведунья осталась стоять, словно вырезанная из коричневого дерева статуя.

Чёрная пустельга стремительно набирала высоту; заяц, совершенно незаметный среди травы своим странным, коричневато-зеленоватым мехом, какого никогда не бывает у обычных зайцев, мчался вниз по склону огромными прыжками, из стороны в сторону, словно уворачиваясь от невидимых стрел.

Там, внизу, у реки, вовсю пыхтели механизмы, поднимались в чистое небо клубы жирного дыма из труб. Слышался визг циркулярных пил; стальные захваты приподнимали подсечённые под корень вековые деревья, тут же, на месте, машины ошкуривали их, затачивали концы. Паровая баба уже вбивала в дно первые сваи. Люди в чёрных кожаных куртках, кожаных шлемах с круглыми очками-консервами, с револьверами на поясах сидели за рычагами; работа у них спорилась.

— На что любуешься, наставница Верея Велиславна?

Голос, раздавшийся за спиной у старухи, был упрям, суховат и силён. Молодая женщина, едва ли давно разменявшая третий десяток, поджарая, словно волчица. На лице нет морщин, а вот волосы уже седы, и спускаются на грудь длинными снежными прядями, на концах — деревянные кольца-обереги, со сложными рѣзами на них. Нос с горбинкой, густые брови сдвинуты. Руки сложены на груди. Невелика ростом, а и сверху вниз на неё не посмотришь.

— Явилась, — так же сухо ответствовала старуха. — Как же без Анеи Вольховны, первой чародейки русских земель!

— Явилась, — кивнула Анея. Как и у юной Зорьки, голову её покрывал плат, только узел не под подбородком, а на затылке. — По делу шла, а уж коль «явилась»… Спросить явилась, зачем ты Зорю с Ольгом, превращальщиков, к реке погнала? Имперцы там мост ладят, отсюда вижу. А чего не увидела б глазами, явила бы чарами. Зачем ребятишками рискуешь, наставница?

Верея поджала губы, ответила неохотно, но всё же ответила.

— А где ж их ещё учить, как не на имперцах? Пугала огородные пересчитывать? Не-ет, Анея, только так. Тебя также вот учила… и выучила, на свою голову.

Анея Вольховна ухмыльнулась снисходительно, мол, болтай, старушка.

— Тем горжусь, — продолжала, однако, старая Верея. — Первая чародейка ты и есть! Не всем это по нраву, признаюсь, однако чего ты со мной пререкаться-то вздумала? Нельзя пацанам да пацанкам волю давать, жалеть их нельзя, гнать их, лежебок, надо, вперёд и только вперёд! Только так толк и выйдет. Вот как из тебя вышел.

— Да уж, вышел. — Анея следила за чёрной пустельгой, каких не бывает в природе. Маленькая соколица описывала круги над строящейся переправой. — Я твоего двора, Верея Велиславна, боялась пуще смерти. Лупила ты меня, наставница, смертным боем, чем попало и по чему попало. И ремнём потчевала, и розгами, и веником, и даже черенком от лопаты ты меня отколошматила как-то раз…