Тени Богов. Искупление

Оглавление

191

«Будь она проклята, твоя мать», – подумал он.

– Да, она давно проклята, – ответила Филия. – Так же, как и ты. Так же, как и все мы.

– Ну что же, – кивнул Атраах и вдруг словно развернул, выдернув из-за пояса, серый искрящийся двузубец. – Начали.

Схватка получилась короткой. Атраах не собирался проигрывать в третий раз. Упала замертво пронзенная насквозь Кенди. Затих переломленный чудовищным ударом Руор. Отлетел в сторону почти оглушенный Брет. Вновь лишился меча Ло Фенг и уже безуспешно шарил руками вокруг себя, потому как ни знака инквизиции, ни мушкета с зарядом под рукой у него не было. Но затем Кшама метнул в лицо Атрааху черную маску и наделся животом на его двузубец, ухватившись за древко и не давая себя стряхнуть. Одна за другой вошли в серое тело две стрелы Рит, и еще несколько коротких стрел прилетели с бастиона, где мелькнули похожие друг на друга как два яйца из одного гнезда – Андра и Фошта, и когда Атраах взревел так, что Хопер лишился на время слуха, за спиной жнеца из груды мертвых тел у входа в Опакум поднялся Мабок и нанес удар точно таким ножом, какой убил и Амму. Атраах развернулся, махнул двузубцем, половиня черное тело Мабока, но на этом его танец и закончился. Жнец закаменел и начал осыпаться пеплом точно так же, как осыпалась Амма.

«Доигрался, – услышал Бланс голос Дорпхала, который уже истаивал над телом Раска. – Третьим стал Атраах. На этот раз тебе повезло, Хопер. А может быть, и не повезло».

– Пора, – сказала Филия.

Хопер обернулся. Гледа все так же сидела возле тела своего отца, и хотя ожерелье из стриксов тлело на ее шее пламенем, не чувствовала боли. Она посмотрела на Хопера и кивнула на его суму, но он не стал вытаскивать из нее пылающую книгу, а сбросил ее вместе с сумой. И тогда Гледа поднесла ко рту алый листок и прикусила его. И упала на тело своего отца.

Хопер оглянулся, чтобы позвать Ло Фенга, и в этом движении сумел разглядеть все, что происходит вокруг. И обезумевшего старика Тенера и несколько десятков подобных ему среди защитников крепости и за ее стенами. И Ходу, плачущего под прикрывшим его собственным телом Эйком. И Скура, скорчившегося над пронзенной ножом рукой. И Стайна, медленно ползущего куда-то в сторону по стене. И двух девчонок – Андру и Фошту, замерших со взведенными самострелами, словно должен был явиться еще один жнец. Или же они целились в Гледу? Она ведь всего лишь спала, почему же, обнажив оружие, направив клинки на нее замерли Ло Фенг, Брет и Рит. Знак на ее лбу пылал, медленно остывая. Истлевшие стриксы запеклись на обожженной шее.

– Ты знаешь, что делать, – чуть слышно прошелестела ему на ухо Филия.

«О чем она говорит?» – спросил себя Хопер и вдруг почувствовал, что не может произнести ни слова, потому что заключен в каменном, непроглядно-черном мешке, из которого нет выхода, сидит в крепости, которую никогда не возьмет ни один враг, заперт в темнице, выбраться из которой не сможет даже бог. «Сейчас», – сказал себе Хопер и сделал то, ради чего он и был создан, сделал то, что он умел лучше всего. И то, чем почти не пользовался, стараясь отгородиться от собственного прошлого. Он стал ими. Стал их частью. Растворился в этой пятерке, словно имя «Бланс» еще не прозвучало, и он все еще был крупицей нечто в мутном океане ничего. И почувствовал сразу все. Через злобу и безумие, накатившие на пятерку, разобрал то, что все еще мерцало внутри них. Боль и отчаяние Андры и Фошты. Мудрость и непреклонность Рит. Холодную решимость Ло Фенга. Растерянность и упрямство Брета. Почувствовал и стал ими. И прошептал каждому на ухо одно и тоже – «Не надо». А затем погрузился в Гледу и увидел ее мать, Лики, юную и легкую, столкнувшуюся с молодым и ловким, но ставшим вдруг неуклюжим и глупым Торном в лавке весельчака Раска. Ее милую улыбку, ее запах, ее голос, ее тонкий стан. Ее упрямство, когда она сказала избраннику, что куда упрямее собственного отца. Увидел Макта, заснувшего у груди матери. Саму Гледу, сосредоточенно сосущую собственный палец. И ее же прикушенную губу, когда она раз за разом не могла отбить хитрый выпад отца за казармой роты стрелков в Альбиусе. И искры в глазах, когда ей это удалось. И ее напряженную спину тогда, на площади в Альбиусе. И тело ее матери Лики, в которое ее отец, Торн, упирался коленями. И тело Макта, в которое ее отец, Торн, упирался коленями. И залитые кровью плиты проездного двора, в которые ее отец, Торн, упирался ногами до тех пор, пока не был зачарован холодной и безразличной силой. И опять Гледу с пылающим знаком на лбу, которая все еще смотрела на отца, но уже не видела его.

«Она уже в ней, – подумала Филия. – Ты не успеешь».

– Ты ничего не понимаешь, – ответил Хопер и, распахнув котто, окликнул Ло Фенга. – Эйконец. Ты видишь это? Вырежи и вставь в плоть Гледы. И только потом разбуди ее, иначе вам всем конец.

– Сделаю, – кивнул Ло Фенг.

И черный колодец обрушился.

– Лишь миг отпускает судьба, – прошептала Филия, озираясь и жмурясь в небо, куда, как ей показалось, должны были улететь и Карбаф, и Бланс. Мать так и сказала ей, что в этот раз и тот, и другой избегут полного развоплощения. Больше она не сказала ничего.

Медленно, словно от изнеможения опустилась на камень Рит, которая только что затянула котто на груди Гледы, покрыла снадобьем и перевязала ее шею и вытащила изо рта у нее красный лепесток или тонкий стручок неведомого растения. Молчал, словно погрузившись в сон с открытыми глазами, Ло Фенг. Замер над рассеченным пополам Мабоком Брет.

– Еще не все, – вздохнула Филия.

– Она во мне, – прошептала Гледа, которая избавилась от знака на лбу, но одновременно с этим как будто стала выше ростом. – Она бьется во мне.