По остывшим следам

Оглавление

– Ну-ка. – Питерец бесцеремонно отвел руку Кобеко, осмотрел рану. – Пустяк, Дмитрий Дмитриевич! Вырван кусок мяса, небольшой. Заживет. Голова как, не болит? Контузии нет?

Кобеко топтался с ошарашенным видом. Казалось, он не понял вопрос. Но выяснилось, что просто не расслышал. Когда сообразил, ответил:

– Стукнуло сильно, я оглох на оба уха. Голова не болит. Вот только кровь течет и течет. Как бы ее унять, господа?

Лыков осмотрелся. Вокруг него в зданиях думы, гостиного двора и городского музея не осталось ни одного целого стекла. Посреди площади лежала и ржала лошадь, над ней с причитаниями склонился извозчик. Еще две лошади чуть дальше перебирали в волнении ногами, с их крупов капала кровь. К стене думы прижался спиной крестьянин лет сорока и жалобно скулил. Возле него потирали бока два господина в перепачканных пальто. Возле разбитой коляски был проложен трамвайный рельс. Силой взрыва из него вырвало кусок в два вершка. А рядом валялся завернутый в платок узел.

– Что это? – через всю площадь крикнул сыщик, обращаясь к перепачканным незнакомцам. – Чей узел?

– Не трогайте, это бомба! – замахали те руками.

– Бомба?

– Да, она не взорвалась. Пусть поставят возле караул и вызовут военных!

Тут набежали со всех сторон городовые, доктор, судейские, появились жандармы. Кобеко увели в здание думы, где промыли и перевязали рану. После этого вице-губернатор отправился на службу.

Полковник Калинин лично допросил свидетелей. Самыми полезными оказались те двое, которых взрывом сбросило с крыльца думы. Они описали боевиков, поджидавших статского советника. Коляска приблизилась, и в нее полетели бомбы. Первая (как потом выяснилось, более мощная) не взорвалась. Вторая бабахнула на всю площадь. Осколки ранили Кобеко и извозчика, обоих легко. Шедшего мимо мужика сильно контузило. Ранения получили и три лошади. Сила взрыва была такова, что осколки бомбы перелетели через здание городского музея и упали на Толчке, за пятьдесят саженей от площади. В моторе трамвая номер сто сорок восемь в трех местах было пробито толстое железо. Вырвало кусок рельса, в здании управы сломало несколько оконных рам, а по улице Воскресенской до самого Александровского пассажа вылетели стекла по обеим сторонам. Однако в целом пострадавшие отделались легко: один снаряд не сработал, а сила взрыва другого ушла в землю.

Свидетели уверенно опознали по фотокарточкам бомбистов. Первый был пензенский террорист Васильев, второй – Михаил Зефиров, известный казанский эсер, тот самый, которого не удалось арестовать в театре.

Лыков вернулся в управление полиции лишь к вечеру. И увидел сидящего на своем месте Малолеткова. В суматохе он забыл о парне. Тот попросился в уборную, потом захотел есть. Никто в управлении не знал, как к нему относиться. Если человек арестован, то почему же Анна Порфирьевна лично угощала его компотом? Спросили у нее. Ловейко тоже затруднилась с ответом. Сказала: его обрабатывает Лыков и ведет себя доброжелательно. Давайте и мы так же поступим. В результате Малолеткову принесли пряников и даже позволили подержать незаряженный револьвер.

– Тезка, давай закончим, и пойдешь домой.

– А куда домой?

– К сестре.

– Не хочу туда, она бранится.

– За что? – полюбопытствовал сыщик.

– А за Виктора Платоновича. Говорит, он злой.

– Правильно говорит.

– А еще деньгами попрекает. Меня ведь обратно на железную дорогу не примут.

– Ты скажи ей, что нашел другую службу, гипнотизером. Рубль в день. Она сразу подобреет.

Непонятно почему, но Алексею Николаевичу не надоедало возиться с простодушным парнем, обладавшим разумом десятилетнего ребенка. Он хотел вытащить его из переплета, в который тот угодил, и пристроить. В результате они вдвоем пошли в Кошачий переулок. Сестричка сначала дичилась и ждала, когда полицейский уйдет, чтобы налететь на братца без свидетелей. Но, услышав про деньги, передумала. На рубль в день в Казани можно жить припеваючи, особенно если не платить за жилье. А тут на двоих целый дом.

Утром государь прислал Кобеко телеграмму со стандартными выражениями. Благодарю за службу и все такое… Врид губернатора теперь при выездах охраняли оренбургские казаки. Их перевели из летних загородных бараков в Журавлевские казармы, и в городе сразу сделалось спокойнее.

А Лыков опять остался ни с чем. Малолетков не сообщил ничего важного, поскольку сам ничего не знал. Янычар проживал на какой-то конспиративной партийной квартире. После покушения его спрячут так, что не найдешь. Ясно, что боевик связан с Вязальщиковым. Эсеры получали часть похищаемого им оружия. И когда ручеек обмелел, выполнили просьбу поставщика устранить виновника. Что делать дальше, как искать Сайтани?

Не придумав ничего лучше, Алексей Николаевич отправился в Родионовский женский институт. Там опять дождался Люпперсольского и спросил его:

– Борис Андреевич, а кто такие меломбуки?

– Откуда вы узнали это слово? – удивился путешественник.

– Нет, вы сначала ответьте.

– Так в племени масаи называют воинов.

– Обычных рядовых воинов?

Люпперсольский облизнул губы и рассмеялся:

– У них поручиков с полковниками нет! Есть вождь, а все остальные равны.

– Но вот я читал, что меломбуки – это лучшие воины. И свое звание они получают, когда четыре раза подержат льва за хвост.

– Я тоже читал такие глупости. Уверяю вас, Алексей Николаевич, что это ерунда. Масаи храбрецы, спору нет. И охотятся на львов с бамбуковыми копьями и двухфутовыми кинжалами. Сам видел и даже участвовал. Но держать зверя за хвост! Это самоубийство. Он обязательно извернется, чтобы ударить того, кто сзади. Или хотя бы царапнуть. Следствием станет сепсис, неминуемое заражение крови. Средств против столбняка масаи не знают. И как, по-вашему, выживет меломбуки? А надо четырех львов изловить! Бред. Где вы это вычитали?