По остывшим следам

Оглавление

Илиодор и епископ Саратовский Гермоген поверили мошеннику. Илиодор даже объявил дату, когда он торжественно привезет пропавший образ в Казань, – 22 октября 1911 года. А Гермоген лично вручил Кораблеву тысячу рублей на подкоп под молельню. Но Прогнаевский не был столь наивен. Он побеседовал с узником и понял, что тот затеял всю историю лишь для того, чтобы организовать побег.

Однако Гермоген не унялся. Он бомбил письмами Курлова и Столыпина, требуя перевести уголовника в рыбинскую тюрьму. И показывал письма от участников подкопа, которые якобы уже роют землю заступами в ожидании Кораблева. Неизвестно, как повели бы себя администраторы. Но неутомимый ротмистр сумел доказать, что вся предъявленная епископом переписка была сфабрикована сидельцами саратовской тюрьмы, так сказать, не сходя с места. Командир жандармов рассердился и велел прекратить всякие контакты с каторжником.

Тут в дело вмешался московский генерал-губернатор С. К. Гершельман. На аудиенции у государя он предложил дать Кораблеву шанс и пойти на его условия. Характерны слова, сказанные при этом генералом: «Важно восстановить святыню, а не так важно, будет ли получена действительно украденная икона или какая другая».

Кораблева все же не отпустили. Но Прогнаевский взялся за Чайкина. Вор к тому времени уже сидел в Шлиссельбургской тюрьме, отбывая бессрочную каторгу. Режим одиночного заключения был жестким: даже в баню и на прогулку его выводили без свидетелей. Несколько лет Чайкина пытались сломить посулами, обещали облегчить условия заключения, пусть только признается, где искать икону. Клюквенник темнил: то заявлял, что сжег образ, то намекал, что тот цел и невредим. Прогнаевский, ставший к тому времени подполковником, провел два допроса. И на втором из них, 12 июня 1912 года, Чайкин заявил, что лично уничтожил икону из богоборческих соображений. Ему «ужасно хотелось доказать, что это просто доска, что ей напрасно поклоняются и чтут ее». Но вор столько уже наговорил к тому времени противоречивого, что непонятно, каким его словам верить… Тем более не хотел этому верить жандарм. Похоже, поиски Казанской Пресвятой Богородицы стали смыслом его жизни.

Чайкин стойко держался на допросах, выказывая сильный характер. Но одиночное заключение сделало свое дело. Организатор «кражи века» сошел с ума и умер в Шлиссельбурге от шизофрении перед самой революцией.

Между тем поиски иконы все не прекращались, и тогда в истории появился новый персонаж. В 1915 году содержащийся в Кутомарской каторжной тюрьме убийца Блинов сделал заявление тюремному священнику Златковскому. Сообщил, что он тоже знает, где спрятана икона. И готов вернуть ее верующим. Нужно перевести его в Курскую тюрьму, и тогда дело пойдет. В Курске состоялось совещание, в котором участвовали читинский епископ Иоанн, местный губернатор Муратов, подполковник Прогнаевский – и великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра государыни и вдова убитого дяди государя, великого князя Сергея Александровича.

Чиновники не поверили каторжнику, но епископ с великой княгиней настаивали. Надо дать ему шанс. А если преступник сбежит, так что ж. На воле и без того гуляет много убийц… Каторжанин водил бы их за нос и дальше, но следователи догадались его обыскать. И обнаружили два рисунка иконы, сделанные на папиросной бумаге. Один был спрятан в сапоге, а второй в поясе шаровар. Блинов хотел обмануть власти, подсунув им копию.

Поиски образа прекратили лишь по прямому указанию Распутина. Он узнал, что Елизавета Федоровна не унимается и согласна на подмену. Старец послал в Царское Село телеграмму: «Папа, мама, иконы нет. Княгиня хочет обмануть Бога». И государь повелел закрыть дело.

Прогнаевский тем временем окончательно пришел к выводу, что кражу иконы заказал Северьян Дмитриевич Першин. И хранится она в его доме-крепости в Коврове. Единственным способом добыть святой образ жандарм считал штурм. Для этого пришлось бы захватить весь квартал из одиннадцати домов, принадлежавших роду Першиных. Подполковник обдумывал планы нападения до самого 1917 года. Затем поиски иконы сделались неактуальны…

Слухи о причастности С. Д. Першина к страшному богохульству действительно ходили по России. Это, однако, не мешало его коммерческой и общественной деятельности. В августе 1914 года Николай Второй объявил Высочайшую благодарность «старообрядцам Спасова согласия, проживающим в Коврове, за верноподданические чувства, выраженные по поводу открытия военных действий». Вряд ли это стало возможно, если бы вина вожака спасовцев была для властей очевидна. В 1918 году большая часть имущества рода Першиных оказалась национализированной. Бесценные книги и иконы пропали. Говорят, некоторые из них так и остались в Коврове на руках у людей…

Вокруг исчезнувшего образа возвели множество небылиц. Так, например, летом 1907 года печник села Середы Лаишевского уезда Ульянов работал в артели нижегородских печников в доме купца Шамова, в Казани на Поперечно-Тихвинской улице. Там в одной из комнат второго этажа он случайно увидел старинную икону без ризы и иных украшений. Один угол иконы был попорчен. Печник еще подумал: не та ли это? Но молчал о своих подозрениях до 1909 года, когда изложил их священнику. Поползли новые слухи, и МВД прислало в Казань чиновника особых поручений Круглова. Тот провел дознание и якобы доложил, что священный образ находится у Шамова! Так, по крайней мере, сообщают некоторые современные источники. Однако возникает вопрос: почему же святыня не была изъята? Не настолько же власти соблюдали принцип неприкосновенности частной собственности. Полагаю эту версию несостоятельной.