Уилт

• Предыдущая
• 60/74
• Следующая

– Кстати, насчет бедняги Мейфилда, – сказал заведующий географическим отделением. – Как я понял, он до сих пор еще в дурдоме.

– Навсегда? – с надеждой спросил доктор Боард.

– У него депрессия. И упадок сил.

– Ничего удивительного. Любой, кто так употребляет… кто так уродует язык, напрашивается на неприятности. К примеру, он употребляет слово «структура» в качестве глагола.

– Он возлагал большие надежды на повышение разряда училища и то, что в этом было отказано…

– И совершенно справедливо, – заметил доктор Боард. – Хоть убейте, не могу понять, какой смысл пичкать второсортных студентов пятисортными идеями по столь далеким друг от друга темам, как средневековая поэзия и городские исследования. Уж пусть они лучше смотрят, как полиция выкапывает то, что, по их предположениям, является телом женщины, покрытым коркой из бетона, вытягивает ей шею, сдирает с нее одежду, подвешивает ее и в финале надувает ее так. что она лопается. Здесь уж они наберутся образования, если хотите знать мое мнение. Здесь все вместе – археология и криминалистика, зоология и физика, анатомия и экономика. Добавьте к этому крайнюю заинтересованность студентов. Если нам нужны ученые степени, присуждайте их за нечто подобное. К тому же очень практично. Я продумываю, не заказать ли мне такую куклу.

– Но вопрос об исчезновении миссис Уилт все равно остается открытым, – заметил мистер Моррис.

– Ах, милая Ева, – произнес доктор Боард задумчиво." – После того как я увидел так много такого, что, как мне казалось, было ею, то, если я буду иметь удовольствие ее встретить, я отнесусь к ней с изысканной вежливостью. Удивительно разнообразная женщина. А какие пропорции! Назову-ка я свою куклу Евой.

– Но полиция считает, что она умерла.

– Такие женщины не умирают, – провозгласил доктор Боард. – Она может лопнуть, но память о ней будет жить вечно.

Находящийся в этот момент в своем кабинете святой отец Джон Фрауд вполне разделял точку зрения доктора Боарда. Вряд ли ему удастся когда-либо стереть из памяти крупную и, судя по всему, голую женщину, которая появилась из-под ивы в конце его сада, подобно омерзительно большой нимфе, и пробежала через кладбище. Поскольку ее появление непосредственно следовало за привидившимися ему надутыми презервативами, его подозрение, что он слишком перестарался в смысле алкоголя, усилилось. Отказавшись от сочинения проповеди по поводу богоотступника протодиакона из Онгара (он собирался начать ее со слов «По их плодам вы их узнаете»), он поднялся и посмотрел в окно в сторону церкви. Викарий размышлял над тем, не надо ли ему туда пойти и посмотреть, нет ли там толстой голой женщины, но тут в поле его зрения опять попали камыши за полоской воды. Эти дьявольские штуки появились снова. Никаких сомнений больше не было. Он схватил бинокль и уставился в сторону камышей. На этот раз он видел их более четко, в них угадывалось какое-то неявное, но мрачное предзнаменование. Солнце стояло уже высоко, туман над проливом Ил рассеялся, и презервативы светились странным фосфоресцирующим светом. Эта незначительная деталь придавала им некое подобие одухотворенности. Более того, на них было что-то написано. Прочитать написанное было легко, но понять – трудно. Написано было ПИТМО. Святой отец опустил бинокль и потянулся за бутылкой с виски, раздумывая над тем, что это может означать. После того как он в темпе опрокинул три рюмки, он решил, что в спиритуализме что-то есть, только непонятно, почему почти всегда приходится иметь дело с иностранцами. Иначе как объяснить столько ошибок? Тем временем ветер поменял буквы местами и теперь читалось: ЕТОМОГ Викария передернуло. Что «мог» этот «его»?

– Грехи наши тяжкие, – вздохнул святой отец, обращаясь к четвертому стаканчику виски, и принялся снова разглядывать небесные знамения. ООМИГ последовало за ТOSМОП, а потом превратилось в SSOOТЕГИМОП, что было еще хуже. Святой отец Джон фрауд отодвинул в сторону бинокль и бутылку виски и опустился на колени, чтобы помолиться об избавлении или хотя бы попросить у Бога помощи в истолковании посланий. Но каждый раз, когда он поднимался с колен, чтобы посмотреть, не уважена ли его просьба, сочетания букв оставались не только бессмысленными, но и просто угрожающими. Что, к примеру, могло значить МОГИПОТ? Или ООТЕПОИ? В конце концов, решив лично разобраться в истинной природе явления, он надел сутану и нетвердой походкой направился к причалу.

– Будь проклят этот день. – бормотал он, забираясь в лодку и берясь за весла. Святой отец придерживался твердого мнения насчет презервативов. Это было одним из краеугольных камней его англо-католицизма.

В каюте крепко спал Гаскелл. Салли была занята приготовлениями. Она разделась и напялила на себя пластиковое бикини. Из сумки достала квадратный кусок шелка, положила его на стол, принесла с кухни кувшин и, перегнувшись через борт, зачерпнула воды. Потом она пошла в туалет и привела в порядок лицо. Наклеила фальшивые ресницы, густо намазала губы и под толстым слоем крема скрыла свою обычную бледность. Когда она вышла из туалета, у нее в руке была купальная шапочка. Одной рукой она оперлась на дверь камбуза и выставила вперед бедро.

– Гаскелл, крошка, – позвала она.

Гаскелл открыл глаза и посмотрел на нее. – Что, черт побери?

– Нравится?

Гаскелл надел очки. Несмотря ни на что, ему нравилось.

– Если рассчитываешь меня обвести вокруг пальца, ничего не выйдет.

Салли улыбнулась.

– Не болтай попусту. Ты меня заводишь, крошка ты моя биодеградирующая. – Она подошла к койке и уселась рядом с ним.

• Предыдущая
• 60/74
• Следующая