Ответный удар

Оглавление

Несмотря на сходство, почти тождественность между фаата и людьми Земли, имелись, конечно, и отличия, не очень значительные, если говорить о полностью разумных и некоторых тхо из высших каст. Но пилоты – те, что вели межзвездный корабль, и те, что летали в больших и малых модулях, – были категорией особой, сильно отличавшейся от человеческих стандартов. Изучение тел, найденных после катастрофы в Антарктиде, привело к яростным дискуссиям среди земных ученых: одни считали пилотов биороботами, другие – естественными организмами, претерпевшими, однако, радикальную генетическую перестройку. Так ли, иначе, но обычный человек, землянин или фаата, не смог бы управлять летательным модулем, сделавшись то ли придатком его механизмов, то ли живым АНК, а заодно – стрелком и блоком ментальной связи. Коркорану, прошедшему спецподготовку, удавалось выдержать полчаса, в лучшем случае – сорок-пятьдесят минут, и это был предел. Времени едва хватало, чтобы вывести модуль на нужный курс или приземлить в каком-то подходящем месте.

Себе самому он казался ракетой, пронзающей плотные воздушные слои. Кожа-обшивка раскалилась, но спрятанные под ее броней оружие, двигатель, регенератор и остальная машинерия работали безотказно: он ощущал, как поступает в кабину дыхательная смесь, как, разгоняя его кораблик, ровно и мощно вибрируют гравитаторы, как трепещет плазма в тугих объятиях силового поля, готовая по его желанию выплеснуться в пустоту тонким обжигающим шнуром. Кроме собственных глаз, затуманенных болью, он глядел на мир десятками зрачков, и все увиденное соединялось в целостную картину: стремительно удалявшийся фрегат, солнце, метавшее в космический мрак призрачные протуберанцы, звезды, горевшие в бархатной сфере небес, черная полоса Провала. Прекрасное зрелище! И полет под солнцем и далекими светилами был бы так чудесен, если бы не боль…

Они покинули фрегат на орбите Роона, оставив его в двух миллионах километров от планеты. С одной стороны, это обеспечивало скрытность, с другой – оперативность действий: если Коркоран не сможет поднять с поверхности свой аппарат, «Коммодор Литвин» придет за ними в течение шести часов или отправит на выручку «сапсаны». Радиосвязь не предусматривалась, если только не возникнет экстренный случай, а для пересылки сведений на модуле закрепили консоль с двумя информзондами. Зонды, позиционные датчики, приемник и курсовой компьютер – вот и вся модернизация кораблика фаата; остальное в нем было чужим, сделанным в Новых Мирах или у неведомой звезды, сиявшей по другую сторону Провала.

Все тут чужое, думал Коркоран, борясь с приступами боли. Все чужое, не земное, даже экипаж: один наполовину человек, другой – так вовсе чудо-юдо, увечный эмиссар протеидов… Он через силу усмехнулся, ощущая ровную пульсацию двигателя и корректируя курс; только миллиметр отделял красную точку от зеленого маркера. Миллиметр на экране, восемь тысяч километров в пустоте, восемьдесят секунд полетного времени, миллион раскаленных иголок, пронзающих кожу…

Красная точка растворилась в зелени, курсоуказатель тихо звякнул, и Коркоран, ухватившись за края контактной пленки, начал отдирать ее от тела. Вывалившись из тугого кокона, он лег на пол ничком, вытянул ноги и глубоко, с облегчением вздохнул. Сухие теплые ладони Зибеля прикоснулись к нему, стали массировать шею, плечи и голую спину, растирать затылок.

– Ну, как ты? Живой?

– Живой, живой, – прохрипел Коркоран. – Мы на курсе. Теперь еще бы посадить этого ублюдка… все кишки вымотал…

Жжение исчезло. От рук Зибеля струилась бодрящая теплота. В передней части кабины, перед обвисшим веретеном контактной пленки, поблескивал вогнутый полусферический экран с искрами звезд. Курсоуказатель выводил тихую нежную мелодию. Они неслись к Роону, приближаясь к нему на сто километров за каждую секунду.

– Сейчас все пройдет, – сказал Зибель. – Ну, вот, уже прошло… Ты в порядке.

Коркоран попробовал сесть, но это ему не удалось.

– Какой там порядок, – буркнул он. – Вид, наверно, как у покойника…

– Нормальный вид. Хочешь, покажу?

Черты Клауса поплыли, лицо начало стремительно меняться: подбородок сузился, радужка глаз посветлела, почти растворившись на фоне белков, губы сделались ярче, волосы стали черными, короткими и очень густыми. Теперь Коркоран глядел на себя самого – такого, каким вчера явился перед потрясенным экипажем. Врба не обманул – никаких имплантов ему не всадили; киберхирург, сообразуясь с программой, потрудился над пигментацией волос и глаз, а кожу сделал побледнее. В остальном – почти никаких перемен. Коркоран не подозревал, что так похож на фаата. Открытие было не слишком приятным.

– Что такой кислый? – спросил Зибель. – Физиономия не нравится? Ничего, Пол, ничего! Вера тебя и таким полюбит, и дочки от папы не откажутся. Опять же не навсегда ты у нас в брюнетах. Вернемся на борт – и твои рыжие патлы тоже вернутся.

Если вернемся, подумал Коркоран, но, заглушая крамольную мысль, пока она не добралась до Зибеля, промолвил:

– Я такой. А ты каким будешь?

Его друг почесал в затылке. Совершенно человеческий жест, мелькнуло в голове.

– Учитывая мой возраст, надо соорудить что-то посолиднее… лет этак на шестьсот-восемьсот. Ну, например…

Волосы Клауса стали длиннее, в них появилась прозелень, губы немного отвисли, от глаз к вискам побежали крохотные морщинки. Признаки возраста у долгожителей-фаата были не так заметны, как у землян, но все же они существовали, проявляясь через несколько веков, обычно на исходе тысячелетия. Коркоран знал об этом, но никогда не пытался вообразить, сколько проживет сам, – мысль остаться без Веры и, очевидно, увидеть смерть дочерей, внуков и правнуков, его страшила.