Они жаждут

Оглавление

В это мгновение мальчик и его мать увидели, что из ран не вытекло ни капли крови.

– Оборотень! – вскрикнула Мама, прижимаясь спиной к двери. Слово ворвалось в сознание мальчика, словно зазубренный нож, вырывающий огромные куски плоти, и он почувствовал себя жалким и таким же неспособным сделать шаг, как огородное чучело в зимнюю ночь. – Чудовище! – кричала Мама – Монстр!

– О, не–не–е–е–е–т! – прошептало половиной рта чудовище. И сделало – с трудом, но сделало – шаг вперед, жадно сжимая и разжимая пальцы–когти. – Не так скоро, моя жена…

Мама схватила мальчика за руку, повернулась и сбросила засов. Он почти настиг их в тот момент, когда ветер, твердый, как камень, ворвался в дом. Мужчина пошатнулся, сделал шаг назад, прижимая одну руку к голове. Женщина выбралась наружу в ночь, волоча за собой сына. Ноги их утонули в снегу, который, словно болотная трясина, старался уже не выпустить свои жертвы.

– Беги! – крикнула Мама, стараясь перекричать завывание ветра. – Мы должны бежать!

Она крепче ухватила его за руку – мальчику показалось, что пальцы ее едва не до кости продавили мышцы – и они начали вдвоем пробираться сквозь завихрения бурана.

Где–то в ночной тьме вскрикнула женщина, тонким, полным ужаса голосом. Потом донесся мужской голос, в нем слышалась мольба о пощаде. Мальчик оглянулся через плечо на сбившиеся в кучу домики Крайека. Сквозь бурю он ничего не смог разглядеть. Но переплетаясь с сотнями голосов воющего ветра, ему послышался хор жутких выкриков. Откуда–то доносилась отвратительная какофония хохота, которая становилась все громче и громче, нарастая, пока не утопила все просьбы о пощаде и воззвании к Богу. Он краем глаза заметил уходящий в темноту собственный дом. Увидел тусклый красный свет в проеме открытой двери, отблеск угасающих углей, и на его фоне – полуслепая, рывкам двигающаяся фигура, которая выбралась за порог. И он услышал вопль беспомощной ярости, вырвавшийся из искалеченной бескровной глотки:

– Я НАЙДУ ВАС!!!

В этот момент мать дернула мальчика за руку, принуждая двигаться быстрее, и он чуть не упал, но она снова дернула и он побежал. В лицо им бил завывающий ветер, и черные волосы Мамы уже стали седыми под слоем инея и снега, словно она постарела за считанные минуты или сошла с ума, превратившись в безумного обитателя одного из сумасшедших домов, которому реальность предстает в виде скалящихся кошмаров.

Вдруг из–за белых от снега сосен показалась фигурка, тоже белая и тонкая, словно сделанная из речного льда. Белые волосы вились по ветру, так же, как и обрывки полусъеденной червями одежды. Фигурка замерла на верхушке снежного пригорка, ожидая, пока они приблизятся. И прежде, чем мать заметила ее, фигурка заступила им путь, улыбаясь, как маленький мальчик, протягивая вперед свою ледяную тонкую руку.

– Мне холодно,– сказал шепотом Ивон Гриски, продолжая улыбаться… – Я потерял дорогу к дому.

Мама замерла, выставила, защищаясь, руку. На мгновение мальчик попал под власть взгляда Ивона Гриски, и в сознании его послышалось как будто эхо шепота: “Ты пойдешь играть со мной?”. И он едва не ответил: “Да–да, конечно?” Но тут Мама что–то крикнула, слова унес прочь ветер. Она дернула мальчика за руку, и он оглянулся назад с привкусом какого–то сожаления в душе. Ивон уже забыл о них, он медленно шагал в направлении занесенного метелью села Крайек.

Через некоторое время Мама уже не в состоянии была двигаться дальше. Задрожав, она упала на снег. Ее вырвало, и мальчик отполз в сторону от парящей лужи, глядя назад, туда, где за машущими ветвями сосен скрылся дом. Лицо его обожгло морозом, и он подумал, останется ли в живых отец. Почему Мама в него выстрелила? Папа так любил их, а она в него выстелила. Нет, только нехороший человек мог поступить так!

– Папа! – позвал мальчик, услышав в ответ лишь голос ветра, словно издевательски копировавшего человеческий голос. Веки мальчика были тяжелы от инея.

– Папа! – Его детский усталый голос стал хриплым.

Но тут мать с трудом поднялась на ноги, снова заставляя его идти, хотя он и пытался вырваться. Она яростно тряхнула его – белые полосы замерших слез окаймляли ее лицо, как белая оторочка на вышивке, и прокричала:

– Он мертв! Ты понимаешь? Нам нужно бежать, Андре, чтобы спастись, мы должны бежать!

Услышав эти слова, мальчик понял, что она наверняка сошла с ума. Папа серьезно ранен, это так, потому что она выстрелила в него, но Папа был еще жив. Нет, нет! Он там, дома, ждет.

И в это мгновение свет пронизал полог тьмы. Из трубы валил дым. Они увидели придавленную снегом крышу. Они бросились бежать к этим огням, спотыкаясь, с трудом переставляя окоченевшие ноги. Женщина что–то бормотала про себя, истерически смеялась и все сильнее тащила мальчика за руку. Мальчик из последних сил сопротивлялся ледяным пальцам мороза, сжимавшим его горло.

“Ложись,– шептал ему на ухо ветер, теперь дувший в затылок,– ложись прямо здесь и спи, эта женщина ранила отца, и она может ранить тебя тоже. Ложись в снег прямо здесь, полежи немного, и тебе будет тепло. А утром придет Папа, да, спи, малыш, забудь обо всем остальном!”

Над массивной дверью скрипела видавшая виды вывеска. Мальчик разобрал смутно белевшие буквы: “Гостиница Доброго Пастуха”. Мама яростно заколотила в дверь, одновременно тряся мальчика за плечо, не давая ему заснуть.

– Впустите, пожалуйста! Впустите нас! – кричала она, колотя в дверь побелевшими окоченевшими кулаками, которые уже не чувствовали.

Мальчик споткнулся и упал, голова его свесилась.