Крамола. Книга 1

Оглавление

126

— Где отец? — спросил он.

— Забрали! — весело сказал Ленька. — В Свободное увезли. Так ему и надо!

— За что?

— Усадьбу вашу грабил? Грабил! Вот и заслужил. Ты ешь, ешь, я еще напеку… За эту усадьбу наши еще наплачутся. Ишь рот разинули!.. А я ее подпалил, чтобы соблазну ни у кого не было, — вдруг признался он. — Там еще узоров-то всяких оставалось — ой-ёй! Издаля красиво смотреть. Еще бы кто пожелал…. А я соломы натаскал с конного, обложил и зажег. Горело-то!

— Так это ты? — Андрей откусил обугленный край картошины.

— А то кто же?.. Слушай, у тебя случайно ружья лишнего нету? — вдруг спросил Ангел. — Должок‑то помнишь?

— Помню, да нет ничего лишнего.

— Жалко… — тяжело вздохнул Ленька. — Нынче все с ружьями ходят, а я один с голыми руками. Никто не дает. И у бога просил — не дает. А ты все ходишь, ходишь?

— Хожу…

— Ну ходи пока, — разрешил Ангел. — А надоест, так скажи, я тебя сведу.

— Ладно, — согласился Андрей. — Обязательно скажу… Где же ваша Альбинка?

— А к Понокотиным пошла, — махнул рукой Ленька. — Каши они наварили и едят. А мне картошка достается. Да ничего, я-то ангел, мне и так хорошо. Мне всяко хорошо. Нынче кого захочу, того и сведу.

— Многих березинских-то свел? — осторожно спросил Андрей, чувствуя озноб возле огня.

— Порядочно, — доставая картошку, сказал Ангел. — С бати твоего начал. Теперь уж пятого хочу прибрать. Кое-каких ребятишечек поприбирал, болеют… Мне бы вот ружье… Слушай-ка, а где твоя сестрица? Бе-еленькая такая была…

— Ты же ее свел.

— Не-е, ее я не трогал! — Ленька выпучил глаза и вытянул губы трубочкой. — Чего это я ее-то? Я на ней жениться хочу. Ты бы вот на Альбинке нашей, а я на ей. И были бы мы родня. Тогда бы ты до-олго жил, сколь захотел. А ребятишек бы у нас было!.. Ни один бы не помер. И ружьёв бы купили штук двести…

Андрей почувствовал, что еще мгновение — и он начнет верить всему сказанному Ленькой; и станет с ним разговаривать нормально, без всякой скидки: сидят два старых товарища и мирно беседуют…

— Мне пора, — сказал он и встал.

— Возьми картошки-то на дорогу…

— Спасибо. Возьму… Передай Альбинке поклон.

— Дак если что — приходи, — посоветовал Ангел. — А сестрицу твою я не водил; не путай меня. Нынче я и без тебя путаюсь…

Несколько дней Андрей не мог отойти далеко от села, словно опасался, что, уйдя в тайгу, уже совсем оторвется от людей и жилья; а в той, таежной жизни угадывалось нечто дикое и звериное. Он бродил кругами по-за околицей, пересекая волчьи следы, добирался до чьего-нибудь гумна или бани, ночевал и снова уходил в лес. Всегда хотелось есть; картошка, что дал Ангел, кончилась, а идти к тетке Пелагее было стыдно; к другим же он не заходил. Неизвестно, сколько бы ему еше мотаться у села, не наткнись он на спрятанных в лесном шалаше коров. Чьи они, определить было невозможно, и Андрей, побродив вокруг, присел под сосной ждать. Авось придет кто знакомый и можно попросить молока.

Прошло часа два, — а дело было утром, уже начинало светать, — когда он услышал шаги на тропке. В сумерках он различил две женские фигуры с вязанками сена на спинах и, чтобы не пугать, спрятался за сосну. Женщины приближались. Сердце вдруг забилось у горла…

Прежде он узнал ее голос, хотя говорила она испуганно и коротко. И лишь потом различил лицо. Альбинка с Машей Понокотиной стояли саженях в четырех, у его следа, пересекающего тропку.

— Это Андрей Березин! — говорила Альбинка. — Ты слыхала, тут он! Объявился. Бродит кругом и по баням ночует.

— Ой, господи, — ахнула Маша Понокотина. — Да неужто!

— Он! Кому еще! Его же ищут!

— Слыхала, — боязливо озираясь, выдохнула Маша.

— Так пошли, скажем, что здесь! — вдруг позвала Альбинка. — Или выследим его.

Андрей не поверил ушам своим, решил, что не разобрал толком, что упустил какое-то слово…

— С ума сошла! — испугалась Маша. — Зачем? Его же убьют!

— А ну пойдут искать и коров найдут? — спросила Альбинка. — Побежали! Сами скажем, так и коров не тронут.

Вспышка ярости и боли отяжелила голову. Он перетерпел ее, достал револьвер и отвел курок. Рука поднялась только на уровень ее валенок…

— Я не пойду, — заявила Маша Понокотина. — Как в глаза-то потом смотреть? Пропади она пропадом, корова… И ты не ходи, Алька! Сбесилась, что ли?

— А надо бы его проучить, — выдавила Альбинка. — Ненавижу!..

— Дура, ты что?

Заревели некормленые коровы. Девушки заторопились. Андрей опустил револьвер и хрипло, на одном дыхании выкрикнул:

— Чем перед тобой-то я виноват? Чем?!

И, не скрываясь, прошел мимо девушек, по-звериному уходя в глухой лес. Они завизжали, бросили сено и помчались в сторону села.

Ошеломленный услышанным, Андрей целый день шел, не понимая, куда идет. Хотелось лишь идти дальше, дальше, чтобы заглохли в ушах испуганные голоса девушек и не грезились больше горячие, в занозах, руки, жаркое дыхание, колкая труха за шиворотом. И чтобы наконец отпустила щемящая до слез, далекая обида, замешенная на какой-то ребячьей беспомощности и взрослой ревности.

Очнулся он лишь в сумерках, когда стал натыкаться на деревья и припорошенные снегом камни. Согревая в рукавах заледеневшие руки, он огляделся и не узнал места. Какой-то чужой, незнакомый лес, по-зимнему недвижный, мертвый, был вокруг; от тишины звенело в ушах. Он понимал, что стоять на морозе нельзя, и потому пошел дальше, хватаясь в потемках за деревья. Скоро он потерял счет времени, осознавая единственное — надо двигаться, идти, чтобы не замерзнуть. И Андрей шагал, щупая руками пространство впереди себя, но все казалось, что он стоит на месте. Выбившись из сил, он решил развести костер и начал искать березу. Руки уже не чувствовали, не различали кору деревьев. Потом он споткнулся о колодину, упал и лишь по шороху определил, что под ногами зашелестела берестяная трубка.