Крамола. Книга 1

Оглавление

— Да нет, вроде шевелится! И сидорок на плечах!

Вскоре они настигли незнакомца, и Андрей увидел перед собой щуплого старика в белой длиннополой одежине, высокого ростом, но сгорбленного, будто постоянно кланяющегося. На узкой спине болталась тугая и легкая котомка. Когда он опирался на палку, то по ней, как по дереву, поднимался вверх, распрямлялся и тут же заходился в кашле. На непокрытой голове сквозь редкие седенькие волосы просвечивала бурая от загара лысинка.

Старик распрямился, откашлялся и теперь вытирал слезы, жмуря белесые глаза. Губ у него совсем не было, как, впрочем, и зубов; рот провалился, белая борода не скрывала втянутых морщинок.

— Ты кто? — спросил Андрей. — Как зовут?

— Русин я, — пролепетал старик, выжимая из глаз остатки слез.

— А что тут делаешь?

— Живу…

— Ладно, слушай меня внимательно, — Андрей говорил громко: похоже, старик был глуховат. — Здесь где-то два года назад бой был. Понимаешь? Красные и белые… Слышал, нет? Красные за железную дорогу прорывались, а белые навстречу пошли. Ну?

— Не слыхал, — промямлил старик. — Не понимаю…

— Не понимаешь или не слыхал? — злился Андрей.

— Не понимаю…

— Тьфу! — выругался Андрей. — Ты русский? Я же тебе русским языком объясняю: бой был. Красные и белые, в степи. Где-то здесь. И все погибли! Человек семьсот!

— Погибли, знаю! — слегка оживился старик. — На Иванов день.

— Верно! — обрадовался Андрей. — На Иванов день! Так где? Где их похоронили?

— А тама! — старик махнул рукой в сторону железной дороги. — Вон за угором!

— Так пошли! Пошли! — заторопил Андрей. — Веди!..

Старик привел их на место, и Андрей сразу, еще издали, узнал его: вот балка, где белый эскадрон рубил правый фланг полка, а на горизонте дыбится тот самый холм, на котором окопался заградотряд мятежных чехов.

Обгоняя старика, Андрей побежал вперед, берегом балки. Конечно, вот здесь он скакал, чтобы остановить рассыпающуюся по степи роту, а в этом месте, кажется, под ним убило коня.

Он запнулся обо что-то в мягкой траве и упал на четвереньки. И прямо перед собой увидел желтоватый человеческий череп с ослепительно белыми зубами. Он поднялся на ноги и обнаружил, что стоит среди костей, рассыпанных вокруг, словно свежие сосновые щепки. Ветер трепал обрывки и ленты изорванных нательных рубах, и чудилось, будто они только что отстираны и накрахмалены до приятной телу хрусткости. Андрей, озираясь, сделал несколько шагов — в надежде все-таки отыскать курган, но взгляд выхватывал среди травы лишь частые решетки ребер и белые оскалы зубов.

Боясь еще раз споткнуться, Андрей шел медленно, ступал так, будто проверял, твердо ли под ногой, и всё равно то и дело наступал то на неожиданно вывернувшуюся из травы кость, то на тряпичные лохмотья или обрывки жесткой, как береста, конской шкуры. Понять, где лежат останки красноармейцев его полка, а где кости белых, было уже невозможно. Все стали одного цвета.

— Мы ж были здесь! — испуганно шептал сзади Бутенин. — Мы же здесь уже были!..

Конвоир старательно обходил останки, прыгал через конские скелеты и поэтому шел кривулями, с оглядкой. Иногда он все-таки задевал ногами кости, и они, связанные продубленными сухожилиями, брякали друг о дружку, неожиданно выворачивались из травы и шевелились, как живые. Бутенин от этого становился неуклюжим и мешковатым, не зная, куда ступить, замирал, будто на болотной кочке, и глаза его лихорадочно бегали по земле.

Андрею вдруг стало не по себе. С каждым шагом он все больше чувствовал отвращение, ком тошноты подступал к горлу. Он уговаривал себя, что это же его красноармейцы, и он виновен в их смерти, и ему никогда не простится этот грех. Он внушал себе, что должен смотреть на эти кости с чувством раскаяния и святой благодарности к погибшим. Однако сознание того, что он ступает босыми ногами по человеческим останкам, вызывало ощущение гадливости, и подошвы холодели, как если бы он ступал по россыпи змеиной чешуи. Он боялся, что его стошнит, дышал мелко, осторожно сглатывал тугой рвотный спазм. В одной мелкой ложбинке шагнуть было совсем некуда: человеческие и конские кости были здесь перемешаны, обгрызены и густо вымараны волчьим калом, шерстью и птичьими перьями. Трава тут не росла, лишь сухой, жесткий быльник торчал из земли да островками гнездился старый репейник. Останки напоминали мусор, который остается по ямам и канавам, когда схлынет вода. Андрей повернул вправо, по траве…

— А почему их это… не схоронили? — вдруг услышал он за спиной голос Бутенина. — Можно было и прикопать. Не падаль же какая — люди.

Андрей обернулся к нему, закричал, багровея:

— Некому было! Некому! Все здесь легли, понял?! Все!

— А говорил: курган насыпали, — все еще бормотал сзади Бутенин. — Говорил: гляну только — и назад… Где он, курган-то?

Андрей остановился, удивленный: впереди, над травой, маячила фигура старика, который, согнувшись, что-то тащил по земле. Тащил странно и медленно: выбрасывал палку вперед, переставлял ноги, а потом с трудом подтягивал бечевку. Какая-то стремительная птица металась над его головой, кричала тоненько и протяжно, будто защищала свое гнездо. Андрей пошел к старику и через полсотни шагов оказался на широкой, в сажень, торной полосе. Трава здесь была плотно примята к земле, словно ее прикатали, и уже не распрямлялась. В некоторых местах поблескивала черная жирная почва и желтели вырванные корни.

— Стой! — крикнул Андрей старику. — Погоди!

Тот будто не слышал — упрямо тащился вперед.

Андрей догнал его. На изодранном куске парусины с веревкой, подвязанной будто к санкам, лежала груда костей и черепов. Кости сползали, вываливались в дыры, но все-таки тащились на сухожилиях, постукивая, как бамбуковые занавеси.