Выбери любимый жанр

Оценить:

Подросток

Оглавление

- Но вы, я слышал, дерете проценты невыносимые.

- У меня mont de pi?t?, a я не деру. Я для приятелей только держу, а другим не даю. Для других mont de pi?t?…

Этот mont de pi?t? был самая обыкновенная ссуда денег под залоги, на чье-то имя, в другой квартире, и процветавшее.

- А приятелям я большие суммы даю.

- Что ж, князь вам разве такой приятель?

- При-я-тель; но… он задает турусы. А он не смеет задавать турусы.

- Что ж, он так у вас в руках? Много должен?

- Он… много должен.

- Он вам заплатит; у него наследство…

- Это — не его наследство; он деньги должен и еще другое должен. Мало наследства. Я вам дам без процентов.

- Тоже как «приятелю»? Чем же это я заслужил? — засмеялся я.

- Вы заслужите. — Он опять рванулся ко мне всем корпусом и поднял было палец.

- Стебельков! без пальцев, иначе уйду.

- Слушайте… он может жениться на Анне Андреевне! — И он адски прищурил свой левый глаз.

- Послушайте, Стебельков, разговор принимает до того скандальный характер… Как вы смеете упоминать имя Анны Андреевны?

- Не сердитесь.

- Я только скрепя сердце слушаю, потому что ясно вижу какую-то тут проделку и хочу узнать… Но я могу не выдержать, Стебельков?

- Не сердитесь, не гордитесь. Немножко не гордитесь и выслушайте; а потом опять гордитесь. Про Анну Андреевну ведь знаете? Про то, что князь может жениться… ведь знаете?

- Об этой идее я, конечно, слышал, и знаю все; но я никогда не говорил с князем об этой идее. Я знаю только, что эта идея родилась в уме старого князя Сокольского, который и теперь болен; но я никогда ничего не говорил и в том не участвовал. Объявляя вам об этом единственно для объяснения, позволю вас спросить, во-первых: для чего вы-то со мной об этом заговорили? А во-вторых, неужели князь с вами о таких вещах говорит?

- Не он со мной говорит; он не хочет со мной говорить, а я с ним говорю, а он не хочет слушать. Давеча кричал.

- Еще бы! Я одобряю его.

- Старичок, князь Сокольский, за Анной Андреевной много даст; она угодила. Тогда жених князь Сокольский мне все деньги отдаст. И неденежный долг тоже отдаст. Наверно отдаст! А теперь ему нечем отдать.

- Я-то, я-то зачем вам нужен?

- Для главного вопроса: вы знакомы; вы везде там знакомы. Вы можете все узнать.

- Ах, черт… что узнать?

- Хочет ли князь, хочет ли Анна Андреевна, хочет ли старый князь. Узнать наверно.

- И вы смеете мне предлагать быть вашим шпионом, и это — за деньги! — вскочил я в негодовании.

- Не гордитесь, не гордитесь. Еще только немножко не гордитесь, минут пять всего. — Он опять посадил меня. Он видимо не боялся моих жестов и возгласов; но я решился дослушать.

- Мне нужно скоро узнать, скоро узнать, потому… потому, может, скоро будет и поздно. Видели, как давеча он пилюлю съел, когда офицер про барона с Ахмаковой заговорил?

Я решительно унижался, что слушал долее, но любопытство мое было непобедимо завлечено.

- Слушайте, вы… негодный вы человек! — сказал я решительно. — Если я здесь сижу и слушаю и допускаю говорить о таких лицах… и даже сам отвечаю, то вовсе не потому, что допускаю вам это право. Я просто вижу какую-то подлость… И, во-первых, какие надежды может иметь князь на Катерину Николаевну?

- Никаких, но он бесится.

- Это неправда!

- Бесится. Теперь, стало быть, Ахмакова — пас. Он тут плиэ проиграл. Теперь у него одна Анна Андреевна. Я вам две тысячи дам… без процентов и без векселя.

Выговорив это, он решительно и важно откинулся на спинку стула и выпучил на меня глаза. Я тоже глядел во все глаза.

- На вас платье с Большой Миллионной; надо денег, надо деньги; у меня деньги лучше, чем у него. Я больше, чем две тысячи, дам…

- Да за что? За что, черт возьми?

Я топнул ногой. Он нагнулся ко мне и проговорил выразительно:

- За то, чтоб вы не мешали.

- Да я и без того не касаюсь, — крикнул я.

- Я знаю, что вы молчите; это хорошо. — Я не нуждаюсь в вашем одобрении. Я очень желаю этого сам с моей стороны, но считаю это не моим делом, и что мне это даже неприлично.

- Вот видите, вот видите, неприлично! — поднял он палец.

- Что вот видите?

- Неприлично… Хе! — и он вдруг засмеялся. — Я понимаю, понимаю, что вам неприлично, но… мешать не будете? — подмигнул он; но в этом подмигивании было уж что-то столь нахальное, даже насмешливое, низкое! Именно он во мне предполагал какую-то низость и на эту низость рассчитывал… Это ясно было, но я никак не понимал, в чем дело.

- Анна Андреевна — вам тоже сестра-с, — произнес он внушительно.

- Об этом вы не смеете говорить. И вообще об Анне Андреевне вы не смеете говорить.

- Не гордитесь, одну только еще минутку! Слушайте: он деньги получит и всех обеспечит, — веско сказал Стебельков, — всех, всех, вы следите?

- Так вы думаете, что я возьму у него деньги?

- Теперь берете же?

- Я беру свои!

- Какие свои?

- Это — деньги версиловские: он должен Версилову двадцать тысяч.

- Так Версилову, а не вам.

- Версилов — мой отец.

- Нет, вы — Долгорукий, а не Версилов.

- Это все равно!

Действительно, я мог тогда так рассуждать! Я знал, что не все равно, я не был так глуп, но я опять-таки из «деликатности» так тогда рассуждал.

- Довольно! — крикнул я. — Я ничего ровно не понимаю. И как вы смели призывать меня за такими пустяками?

- Неужто вправду не понимаете? Вы — нарочно иль нет? — медленно проговорил Стебельков, пронзительно и с какою-то недоверчивою улыбкой в меня вглядываясь.

- Божусь, не понимаю!

- Я говорю: он может всех обеспечить, всех, только не мешайте и не отговаривайте…