Выбери любимый жанр

Оценить:

Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 2

Оглавление

В случае же, если король проявит упорство в своих желаниях, – скрыть от него дурные сведения; дать знать Лавальер, что эти дурные сведения все без исключения глубоко погребены в памяти человека, узнавшего их; блеснуть, таким образом, своим великодушием в глазах несчастной девушки, пробудить в ней чувства признательности и страха и при помощи этих чувств вечно держать ее в зависимости, сделать ее своей соумышленницей при дворе, которая, преуспевая сама, была бы заинтересована и в его преуспеянии.

Если же допустить, что в один прекрасный день тайна ее прошлого все-таки обнаружится, – принять заранее все предосторожности, чтобы сделать в присутствии короля вид, будто ему ничего не было известно. Даже в этот день он останется в глазах Лавальер все тем же великодушным человеком.

С этими-то мыслями, созревшими в голове де Сент-Эньяна в какие-нибудь полчаса, лучший сын века, как сказал бы Лафонтен, принялся за дело, твердо решив заставить заговорить де Гиша, иными словами – посеять в нем сомнение относительно его счастья, о причинах которого де Сент-Эньян, впрочем, ничего не знал.

Был час ночи, когда де Сент-Эньян заметил неподвижно стоящего де Гиша, прислонившегося к стволу дерева и впившегося глазами в освещенное окно.

Час ночи, самый сладкий час, который художники венчают миртами и распускающимися цветами, час, когда слипаются глаза, а сердце трепещет, голова отягчена, когда мы бросаем взгляд сожаления на прошедший день и обращаемся с восторженными приветствиями к новому дню. Для де Гиша этот час был зарей несказанного счастья; он озолотил бы нищего, ставшего на его пути, лишь бы только этот нищий не нарушал его грез.

Как раз в этот час Сент-Эньян, приняв дурное решение, – эгоизм всегда плохой советчик, – хлопнул его по плечу.

– Вас-то я и искал, любезнейший, – вскричал он.

– Меня? – вздрогнул де Гиш, губы которого только что шептали дорогое имя.

– Да, вас. И застаю вас беседующим с луной и звездами. Уж не одержимы ли вы недугом поэзии, дорогой граф, и не сочиняете ли стихи?

Молодой человек принужден был улыбнуться, между тем как в глубине сердца посылал тысячу проклятий де Сент-Эньяну.

– Может быть, – отвечал он. – Но по какой же счастливой случайности?..

– Вижу, что вы плохо расслышали меня.

– Как так?

– Ведь я сказал, что ищу вас.

– Меня?

– Да, ищу и поймал.

– На чем же?

– На прославлении Филис.

– Вы правы, не буду спорить с вами, – рассмеялся де Гиш. – Да, дорогой граф, я воспеваю Филис.

– Это вам и подобает.

– Мне?

– Конечно, вам. Вам, неустрашимому покровителю всех красивых и умных женщин.

– Что за вздор вы городите?

– Говорю истинную правду. Мне все известно. Знаете ли, я влюблен.

– Вы?

– Да.

– Тем лучше, дорогой граф. Пойдемте, вы мне расскажете.

Де Гиш, испугавшись, чтобы Сент-Эньян не заметил этого освещенного окна, взял графа под руку и попробовал увести его.

– Нет, нет, – сказал тот, упираясь, – не тащите меня в этот темный парк, там слишком сыро.

– В таком случае ведите меня куда вам вздумается и спрашивайте о чем желаете, – покорился де Гиш.

– Вы крайне любезны.

Затем, помолчав немного, де Сент-Эньян продолжал:

– Дорогой граф, мне очень хотелось бы услышать ваше мнение об одной особе, которой вы оказывали покровительство.

– И которую вы любите?

– Я не говорю ни да, ни нет, дорогой мой… Вы понимаете, что нельзя рисковать своим сердцем очертя голову и что сначала нужно принять меры предосторожности.

– Вы правы, – вздохнул де Гиш, – сердце – весьма хрупкая вещь.

– Мое в особенности. Оно такое нежное, уверяю вас.

– О, это всем известно, граф. А дальше?

– А дальше вот что. Дело идет попросту о мадемуазель де Тонне-Шарант.

– Вот как! Дорогой Сент-Эньян, мне кажется, что вы сошли с ума.

– Почему же?

– Я никогда не покровительствовал мадемуазель де Тонне-Шарант.

– Неужели?

– Никогда.

– А разве не вы представили мадемуазель де Тонне-Шарант принцессе?

– Но вам ведь лучше чем кому-либо должно быть известно, дорогой граф, что мадемуазель де Тонне-Шарант из такого дома, что не нуждается ни в какой протекции, а, напротив, сама принцесса желала иметь ее своей фрейлиной.

– Вы смеетесь надо мной.

– Нет, честное слово, не понимаю, что вы хотите сказать.

– Значит, вы не причастны к тому, что она допущена ко двору?

– Пет.

– Вы с ней незнакомы?

– Впервые я увидел ее в тот день, когда она представлялась принцессе.

А поскольку я совсем не покровительствовал ей, совсем незнаком с ней, то и не могу дать вам, дорогой граф, сведений, которые вы хотели бы получить.

При этом де Гиш сделал движение, как бы намереваясь ускользнуть от своего собеседника.

– Стойте, стойте, – воскликнул де Сент-Эньян, – я вас задержу еще минутку.

– Простите, но мне кажется, что час поздний, пора домой.

– Однако вы не спешили домой, когда я вас встретил, или, точнее, нашел?

– Я к вашим услугам, дорогой граф, если вы собираетесь что-нибудь сказать мне.

– И отлично, клянусь создателем! Получасом раньше, получасом позже от этого ваши кружева не изомнутся ни больше, ни меньше. Поклянитесь мне, что причиной вашего молчания не являются какие-нибудь дурные сведения об этой девушке.

– Что вы, насколько мне известно, она чиста, как хрусталь.

– Вы обрадовали меня! Однако я не хочу производить впечатления человека, плохо осведомленного в этих делах. Всем известно, что вы поставляли фрейлин ко двору принцессы. По поводу этого сложили даже песенку про вас.