Ребекка

Оглавление

— Не хотите ли выпить немного бренди? — спросила Беатриса. — Конечно, оно только ненадолго повышает настроение, но иногда именно это и нужно.

— Нет, спасибо, мне ничего не нужно.

— Ну хорошо. Тогда я иду вниз. Вы уверены, что не нуждаетесь во мне?

— Нет, благодарю вас, Беатриса.

— Боже, какой у меня дикий вид в этом костюме с чадрой! — сказала она, быстро взглянув на себя в зеркало. — Но ничего не поделаешь, — и она ушла.

Она совершенно не поняла меня. Она принадлежала к другой породе людей — получивших настоящее воспитание и имеющих выдержку. Будь на моем месте Беатриса, она спокойно надела бы другое платье и спустилась бы вниз, как ни в чем ни бывало.

А я не могла: видела перед собой глаза Максима, горевшие на мертвенно бледном лице, вспомнила, как окаменела вся группа глядевших на меня снизу людей.

Я поднялась с кровати и подошла к окну. Садовники уже начали зажигать лампочки в саду и на террасе.

Мне казалось, что я слышу пересуды в публике: «В чем дело?» — «Хозяйка дома, говорят, так и не появилась». — «Говорят, что ей испортили платье». — «Это неслыханно!» — «Как неудобно для мистера де Винтера!»

А в другой группе говорят, что дело вовсе не в туалете. — «Просто они ужасно поссорились, и она отказалась выйти к гостям». — «Кстати, и у него мрачный вид». — «Говорят, что этот брак очень неудачен, и он уже понял, что сделал большую ошибку, женившись на ней». — «Она вообще полное ничтожество. Он подобрал ее где-то на Юге Франции, где она служила чем-то вроде компаньонки».

Я вернулась к своей кровати, подняла с пола и убрала в коробку белое платье и серебристый парик. Затем извлекла из ящика маленький дорожный утюжок. Медленно и методично, как обычно делала это для миссис ван Хоппер, начала разглаживать свое голубое платье.

Затем вымыла лицо и руки и надела платье. Достала подходящие к нему туфли. Открыла дверь своей комнаты и вышла в коридор. Везде было тихо и пусто. Приглушенный шум слышался только из столовой, где еще обедали.

Музыкантов тоже не было на месте. Очевидно, и они в это время обедали.

С места, где я находилась, был виден портрет Каролины де Винтер, и я вдруг вспомнила рассказ жены епископа, когда я была у нее с визитом: Ребекка стояла вся в белом и лишь ее тонкое красивое лицо было в рамке густых черных волос.

Обед, видимо, закончился. Роберт стоял в дверях, а гости понемногу спускались в холл. Я тихо спустилась по лестнице и встала рядом с Максимом.

Не помню отдельных деталей этого вечера. Помню лишь, что бесконечно обменивалась рукопожатиями с запоздавшими гостями, в то время как по залу в вихре вальса кружились пары. Казалось, что все связаны одной веревочкой, которая заставляет их непрерывно кружиться. У всех на губах была одинаковая застывшая улыбка.

Запомнила какую-то даму, в оранжевом, цвета семги, платье, которая все время приветственно кивала и улыбалась мне. Позднее я видела ее за ужином, когда она жадно набросилась на блюдо с семгой и на омара с майонезом.

Леди Кроуан в кричаще-красном платье изображала не то Марию-Антуанетту, не то Нелл Гвин. Она говорила еще громче, чем обычно, и все о том же: «За этот великолепный праздник вы должны благодарить меня, а вовсе не де Винтера».

Роберт был совершенно растерян, и лишь я, еще более несчастная, чем он, сочувствовала ему, когда Фритс бросал на него уничтожающие взоры. Помню, как Жиль увлек меня танцевать и шепотом уверял меня: «Какое красивое на вас платье и какими идиотами выглядят все прочие рядом с вами».

Френк принес мне тарелку с ветчиной и другую, с цыпленком, но я не могла есть. Тогда он принес шампанского, и я выпила глоток, чтобы доставить ему удовольствие.

Он выглядел старше, чем обычно, и я впервые заметила на его лице морщины. Он был все время среди гостей, следя за тем, чтобы им было хорошо и удобно, чтобы всем подавали еду и вино.

Бедный Френк, я никогда не спрашивала и так и не узнала, чего стоило ему устроить этот последний бал в Мандерли.

Я стояла на своем месте, как манекен, и фигура Максима рядом со мной выглядела столь же окаменевшей. Лицо как маска, улыбка была совсем иной, чем обычно. Глаза были тоже чужие. Это был не тот человек, которого я знала и любила. Холодные и невыразительные глаза смотрели сквозь меня, видя какое-то свое горе, свою боль и муку…

Он ни разу не обратился ко мне, ни разу не прикоснулся. Мы стояли рядом как хозяин и хозяйка, но мы вовсе не были вместе. Он был очень внимателен к гостям: одному улыбался, другому бросал приветствие, третьего трогал за плечо, но все это автоматически как машина, а не как живой человек.

— Я слышал, что вашей жене не доставили вовремя костюм, — сказал ему кто-то. — Возмутительно, я бы привлек их к ответственности за это.

— Да, это была большая неудача.

— А вам, — обратился он ко мне, — следует назвать себя незабудкой. Цвет вашего платья дает для этого полное основание.

Затем снова появился Френк и предложил мне лимонад.

— Нет, Френк, благодарю вас, у меня нет жажды.

— Пойдемте, посидим немного, вы отдохнете на террасе.

— Нет, не хочу, для меня лучше постоять.

— Может быть, принести вам сэндвич или персик?

— Спасибо, нет.

Вальсы «Судьба», «Голубой Дунай», «Веселая вдова», раз-два-три, раз-два-три, кругом и кругом. Леди в оранжевом, другая — в зеленом, Беатриса, откинувшая, наконец, свою чадру. Женщина в костюме из черного бархата времен Тюдоров подошла ко мне и спросила:

— Когда вы приедете навестить нас?

— В ближайшие дни непременно.

— О, какой великолепный праздник! Мы все очень благодарны вам за него. Я слышала, что вам прислали испорченное платье? Как это неприятно! Все эти мастера одинаковы, совершенно безответственны. Но вы выглядите великолепно в вашем голубом платье. К тому же вы не страдаете от жары, как я, в этом глупом бархате. Так не забудьте же, вы должны приехать к нам к обеду.