«Ворон»

Оглавление

Из разбитых городских ворот, обращенных к морю, тянулись запряженные мулами и ослами повозки. Добыча была богатой: множество изделий из серебра, от массивных тазов и кувшинов до тарелок, кубков и подсвечников, ларцы с украшениями местной и европейской работы, сундучки, полные монет всех народов и стран, турецкий шелк и английская шерсть, жемчуг и слоновая кость, страусиные перья, дорогое оружие, богатые одежды… На причале, где все это добро грузилось в лодки, возвышался стол из драгоценного черного дерева, за которым шустро скрипели перьями четыре орденских писца, фиксируя взятую добычу. Трудились они под диктовку Сэмсона Тегга и командора Зондадари, лично проверявших груз каждой повозки.

Гребцы расселись по местам. Хрипатый занял место у руля и спросил:

— Плывем на «Вор-рон», капитан?

— Нет. Идем к «Стрижу». Боцман с пониманием ухмыльнулся:

— Хр-р… Хочешь должок отдать?

— Не без того, Боб.

Весла зачерпнули воду. Пока плыли на «Стриж», под лопасти попадались то обгорелые деревяшки, то распухший труп, обративший к небу незрячие глаза. Над водой тянуло едким запахом дыма.

«Стриж» был почти пустым, его команда грабила город, и на борту остались только стражи, восемь корсаров и капитан Клод де Морней. Он редко съезжал на берег — похоже, стеснялся своего уродства, отрезанного носа, отрубленных пальцев и головы, с которой кожу сдирали полосками вместе с волосами. Происходил де Морней из небогатого рода дворян из Бретани и дослужился до первого помощника на военном французском бриге, а потом в несчастный день попал в лапы Эль-Хаджи. Выкупа ждал четыре года, а чтобы поторопить его бретонских родичей Эль-Хаджи рубил де Морнею пальцы, резал нос и драл кожу с черепа. Возвращаться домой в таком жутковатом виде бретонцу никак не улыбалось, зато для карьеры пирата внешность у него была самая подходящая.

— Клод! — окликнул его Серов. — Для тебя хорошая новость: Эль-Хаджи — твой.

По лицу де Морнея промелькнула плотоядная улыбка.

— Да сгноит Господь его душу! Могу заняться им сейчас, сэр?

— Займешься ближе к вечеру, когда выйдем в море. Сейчас с тобой восемь человек, а счет к Хаджи есть у каждого в твоей команде. Не стоит обижать людей.

— Это верно, — согласился бретонец. — Ну, обещаю, что быстро он не умрет!

— На твое усмотрение, — сказал Серов и распорядился править к «Ворону».

В четыре часа пополудни к фрегату причалила шлюпка командора Зондадари. Выглядел он довольным, но утомленным — сказывались бессонная ночь в седле, атака на крепость и пересчет захваченных богатств.

— Думаю, Тегг, ваш офицер, справится без меня, — сказал Марк Антоний, поднявшись на палубу. — Я слышал, что вашей супруги здесь не оказалось? — Серов молча кивнул. — Мои сожаления, маркиз… Но в остальном… в остальном!.. Хвала Господу, мы наконец-то уничтожили это осиное гнездо! Не навсегда, разумеется, но лет на пять-шесть. Орден вам обязан!

— Не желаете ли отобедать со мной, командор? — спросил Серов, глядя на шлюпки, что все еще тянулись к кораблям. — Кроличье рагу, сыр, фрукты, а к ним — херес и бургундское… Стол накрыт в кают-компании, на палубе шумновато.

Было не только шумновато, но и тесно — полсотни корсаров под командой ван Мандера принимали груз, спуская его в трюмы фрегата. Скрип талей, грохот сундуков и звон серебряной посуды перекрывали ругань и проклятия, временами по палубным доскам катился кубок или рассыпалась горсть монет.

— Отобедать не откажусь, — произнес командор. — Бог дарует хлеб насущный тем, кто трудится. А кто особенно усерден, получает рагу, фрукты и херес.

Он бросил взгляд на разгромленный город и направился вслед за Серовым в кают-компанию.

Рагу из кролика относилось к числу национальных мальтийских блюд — эти шустрые зверьки в изобилии водились на островке Комино, на радость охотникам и гурманам. В Ла Валетте Серов нанял кока-мальтийца, некоего Рикардо Чампи, который в совершенстве готовил рагу, спагетти, бэббуш и канноли. Обглодав пару кроличьих лапок и запив мясо хересом, Марк Антоний порозовел и заметно расслабился. Ему было за пятьдесят, и в восемнадцатом веке этот возраст считался весьма почтенным — особенно для воина, таскавшего рыцарский доспех всю ночь и половину дня.

— У вас отличный повар, маркиз! — Командор отхлебнул глоток вина. — Скажу не таясь: в моих годах человеку нужны пища и отдых хотя бы единожды в день. Лет двадцать назад я мог не слезать с седла от рассвета до заката, а потом отплясывать на балу… Но — увы! — эти дни миновали! Как говорится, singula de nobis anni praedantur euntes…

— He сомневаюсь, мессир, что вы и сейчас могли бы станцевать тарантеллу, — сказал Серов.

— Нет, мой друг, менуэт, только менуэт, да и его — с Божьей помощью! — Командор рассмеялся, потом его лицо стало серьезным. — Кстати, ваше предвидение оправдалось — на Джербе было известно о нападении. Мои люди схватили в касбе одного из пиратских главарей…

— Случайно не Сулеймана Аджлаха? — спросил Серов, насторожившись.

— Нет. Его звали… звали… кажется, Гассан Бекташи — конечно, турок. Я велел его пытать, а затем — повесить. Так вот, этот Гассан признался, что еще месяц назад ему и другим рейсам пришло послание, и говорилось в нем, что капитан Сиррулла — ведь так вас прозвали в этих водах?.. — непременно нападет на Джербу. И знаете, кто отправил это письмо?

— Не знаю, но думаю, что какой-то лазутчик из сарацин, обосновавшихся на Мальте.

— Вот тут вы ошиблись, маркиз! Письмо пришло не с Мальты, а с Сардинии, из Кальяри. Отослано неким Вальжаном, марсельским купцом… Нашим единоверцем, мессир! Этот купец — личность известная, и обещаю, что мы им займемся. Воистину падение нравов в наши времена достойно горечи и порицания!