Уйди скорей и не спеши обратно

Оглавление

– Довольно вздор молоть, ты пришел за ними?

– Мне нужно много. Пришло время отправляться в путешествие, Мане, ты знаешь, я иду дальше.

– Ну, что, не дрянь я тебе подсунула, а?

На чердаке старуха направилась к клеткам, откуда доносился писк и царапанье.

– Ну, ну, – пробормотала она, – чего расшумелись? Разве Мане вас не кормит?

Она подняла небольшой, плотно завязанный мешок и протянула Арно.

– Держи, – сказала она, – потом все расскажешь.

Спускаясь по лестнице впереди Мане и следя, чтобы она не споткнулась, Арно нес в руках мешок с дохлыми крысами и очень волновался. Мане прекрасно во всем разбиралась, она настоящий знаток. Без нее он бы не справился. Конечно, он повелитель, думал он, вертя на пальце кольцо, – и он доказал это, – но без нее он потерял бы еще десять лет жизни. А жизнь очень нужна ему именно сейчас и поскорее.

В ночной темноте Арно покинул старый дом, унося в карманах пять конвертов, где прыгали Nosopsyllus fasciatus, несущие смертоносный заряд в своих провентрикулусах. Он тихо бормотал себе под нос, шагая в темноте по мощеной аллее. Провентрикулус. Средняя колющая щетинка ротового аппарата. Хоботок, впрыск. Арно любил блох, но кроме Мане, ему не с кем было вволю поговорить об устройстве их внутренностей, огромных, как само мироздание. Но только не кошачьи блохи, ни в коем случае! Эти ни на что не годны, он их презирал. И Мане тоже их презирала.

XXIV

В субботу всех сотрудников уголовного розыска, которые могли поработать сверхурочно, попросили явиться, и вся команда Адамберга была в сборе, за исключением троих человек, которых не отпустили семейные заботы. Зато команду пополнили двенадцать офицеров, присланных в подкрепление. Адамберг прибыл в семь утра и, не питая лишних иллюзий, ознакомился с последними результатами лабораторных анализов, прежде чем перейти к просмотру газет, стопкой сложенных на его столе. Он всегда старался называть стол «столом», а не «бюро». Не то чтобы ему больше нравилось слово «стол», но оно меньше на него давило. В «бюро» ему слышалось нечто тяжелое, громоздкое, душное. А «стол» было округлым и шелестящим. Стол мерно покачивался на волнах, а бюро с грохотом падало на пол.

Комиссар разложил на столе результаты последних анализов, которые не проясняли ровным счетом ничего. Марианна Барду не была изнасилована. Ее хозяин уверял, что она переоделась в подсобке, перед тем как уйти, но куда идет, не сказала. У хозяина было твердое алиби, у дружков Марианны тоже. Смерть наступила от удушения в десять часов вечера, как в случае с Виаром и Клерком, ее ослепили слезоточивым газом. Чумной бациллы не обнаружено. На теле ни одного блошиного укуса, как и на теле Франсуа Клерка. Зато в ее квартире найдены девять Nosopsyllus fasciatus, все особи совершенно здоровы. Уголь, которым было испачкано тело, получен от сожжения древесины яблони. Никаких следов мази или чего-либо подобного на дверях обнаружено не было.

В половине восьмого утра в уголовном розыске со всех сторон затрещали телефоны. Адамберг переключил свою линию, и теперь позвонить ему можно было только на мобильный. Он подтянул к себе стопку газет, первые полосы которых не предвещали ничего хорошего. Вчера вечером после того, как объявление о новой жертве «черной смерти» прозвучало в новостях, он позвонил окружному комиссару Брезийону, чтобы предупредить его. Если сеятель собирается отправить в газеты свои добрые советы, «как предохранительные, так и исцеляющие», защитить потенциальных жертв будет невозможно.

– А конверты? – возразил Брезийон. – Мы следим за их появлением.

– Он может сменить конверт. Я уж не говорю о шутниках и разных придурках, которые станут подсовывать их под двери.

– А блохи? – не сдавался комиссар. – Будем защищать тех, кого укусят.

– Блохи кусают не сразу, – ответил Адамберг. – У Клерка и Барду не было укусов. К тому же на нас свалятся тысячи безумцев, укушенных всего-навсего человечьими блохами, кошачьими или собачьими, и мы упустим настоящих жертв.

– И нас ждет грандиозная паника, – угрюмо заключил Брезийон.

– Пресса ее уже разжигает, – сказал Адамберг. – Мы не сможем ее пресечь.

– А вы пресеките, – отрезал Брезийон.

Адамберг повесил трубку, понимая, что рискует лишиться недавно полученного поста, и судьба его зависела теперь от прихоти хитроумного сеятеля чумы. Ему было почти наплевать, если придется лишиться места и уехать. Но он ни за что не хотел потерять нить теперь, когда вспомнил, где он ошибся.

Он разложил газеты и вынужден был закрыть дверь, чтобы не слышать непрерывных звонков, раздававшихся в большом зале, где его коллеги трудились не покладая рук.

«Малый трактат» сеятеля красовался на первой полосе и сопровождался фотографиями последней жертвы, комментариями о черной чуме и устрашающими заголовками: Черная чума или серийный убийца? Бич Божий возвращается? Убийства или заражение? Четвертая таинственная смерть в Париже.

И так далее и тому подобное.

Некоторые издания уже не так осторожничали, как накануне, и в статьях подвергалась сомнению «официальная версия смерти от удушения». Почти в каждой газете приводились доказательства, которые он изложил на пресс-конференции, но их тут же опровергали и разоблачали. Черный цвет трупов вводил в заблуждение даже самых опытных журналистов, и древние страхи пробуждались, как Спящая красавица, проспавшая триста лет в заколдованном лесу. И однако эта чернота была всего лишь великой оплошностью. Но эта оплошность могла ввергнуть город в пучину безумия.

Адамберг взял ножницы и принялся вырезать статью, которая беспокоила его больше остальных. В дверь постучали, кажется, это был Жюстен.