Заклинательницы ветров

Оглавление

– Я же сказала: «Воспользуемся метафорой», – с некоторой резкостью отозвалась Рибеке. Поднявшись, она проследовала к одному из небесных окошек. Перед нею была лесистая лощина; сквозь пышный мох пробивались белые ветреницы. Высокие стройные ели отгораживали их от синего неба. Рибеке подошла вплотную к окошку и глубоко вдохнула их аромат. В том мире только что прошел дождь, воздух был прохладным, чистым и свежим.

– Понятно, – сказала Меди с другого конца комнаты. – Значит, ничего не предпринимаем и ждем, надеясь его заманить. Нам ни к чему отнимать у него надежду вернуть свое тело, не то он откажется от попытки его выручить и попросту захватит другое.

– Вот именно, – едва слышным шепотом откликнулась Рибеке, не отрывая взгляда от лазурных небес мира за окном. Ее руки, одетые тончайшей чешуей, покоились на деревянном подоконнике. – И я думаю, что мое ожидание не затянется надолго.

– Надеюсь, ты распорядилась, чтобы нас немедленно известили, как только его аура будет замечена на нашем плане?

– Конечно. – Рибеке повернулась к ней и с деловым видом кивнула. – Я только не сказала своим ученицам, кого именно мы ожидаем. В его нынешнем состоянии его аура ущербна и весьма сильно отличается от целостной, так что не думаю, чтобы они заподозрили. С другой стороны, я достаточно подробно описала, что именно они должны увидеть. Навряд ли они ошибутся или пропустят…

– Стало быть, ты не настолько им доверяешь, чтобы прямо сообщить, что у нас тут? – Длинные пальцы Меди легонько простучали по крышке коробки.

Рибеке вновь пересекла комнату и опустилась на табурет.

– Дело не в доверии, Меди, – сказала она. – Просто они все слишком юны и преисполнены идеальных воззрений на Заклинательниц. Вот я и сочла, что ни к чему смущать их, внушая излишние мысли и заставляя решать, кому в большей степени принадлежит их верность, кому в меньшей. В их возрасте слишком уж любят, чтобы все было ясно. День и ночь, мрак и свет, никаких полутонов. В результате кто-нибудь не так поймет то, что мы делаем, истолкует наши деяния как предательство. По-моему, нам с тобой ни к чему тревожить их понапрасну…

– Мудро, – согласилась Меди. – Если мы преуспеем, они будут под нашей защитой. Если же нет… Я еще не настолько стара и не настолько цинична, чтобы с радостью заставлять этих невинных расплачиваться за наше дерзновение. Уберегая их умы от лишних сведений о нашем предприятии, ты тем самым ограждаешь их и от того, что некоторые, возможно, назовут нашей виной. Воистину, ты правильно поступила, сестра.

В комнате воцарилась несколько неловкая тишина. Спустя время Меди заерзала на табурете:

– Я предпочла бы несколько более удобное сиденье…

– И я, – сказала Рибеке. – Неудобство, однако, способствует бдительности и вниманию. Не пристало нам дремать на бархатных подушках или услаждать себя вином, когда, наконец, появится Дреш. Сила его далеко не так велика, как полагает он сам, но ловкости и хитрости ему определенно не занимать. Я бы не стала его недооценивать, ибо такая оплошность может стать роковой. Терпение, Меди! Придет время – и мы отдохнем за едой, питьем и беседой, – думается мне, у нас с тобой есть о чем поведать друг дружке. Хотя бы о том, что Высший Совет не желает высказать Рибеке прямо в лицо, но зато, возможно, шепнул на ушко Меди. Или я не права?

Меди едва заметно, но с явной горечью улыбнулась…

8

Первый же день, проведенный Вандиеном за перегонкой упряжки, оказался сплошной пыткой, способной поколебать даже долготерпение дина. Он без конца укорачивал и замедлял шаг, пока не почувствовал себя жертвенным животным, ведомым в кандалах на заклание. Тем не менее, как он с самого начала наступал на пятки своим скильям, так и продолжал наступать. Они вразвалочку передвигались по улице, щурясь и моргая от пыли. Вандиен начал было экспериментировать со стрекалом, но выяснил лишь, что стоило ему прикоснуться им к какому-нибудь зверю, как тот плюхался на брюхо и немедленно засыпал. Из этого он заключил, что стрекало на самом деле служило для того, чтобы останавливать скилий, не подвергая опасности руки и ноги, – челюсти-то у милых зверюшек были что надо.

Тащась следом за ними, он на ходу сжевал кусок купленной на рынке ковриги, а остальное сунул под мышку. Растягивать единственный хлеб на всю дорогу до Обманной Гавани ему вовсе не улыбалось, но другой возможности он покамест не видел. Что ж: оставалось только напомнить себе, что ему случалось одолевать и больший путь, причем на тощий живот.

Итак, Вандиен двигался вперед ленивым прогулочным шагом, предаваясь досужим размышлениям об однообразии открывавшегося перед ним пейзажа. Дорога вилась между невысокими холмиками, спускаясь в низины, то тут, то там на ней виднелся овечий помет. Время от времени он видел в стороне от дороги отары. Скильи не проявляли к овцам никакого интереса, но Вандиен заметил, что овцы сбивались в кучу и принимались беспокойно вертеться всякий раз, когда ветер доносил до них запах его упряжки. Пастухи-люди с руганью принимались сновать туда-сюда, разгоняя по пастбищу сопротивляющихся животных. Чувствовалось, что овцы старались держаться от скилий как можно дальше. Одна отара при их приближении разбежалась в стороны, усеяв живыми точками склоны холмов. К большому облегчению Вандиена, пастухи обвиняли и поносили все-таки не его, а своих безмозглых подопечных. Овец было много: отару за отарой гнали через дорогу на зимние пастбища, и Вандиену ничего не оставалось, кроме как мрачно плестись по густо унавоженному большаку.