Ваша взяла, Дживс

Оглавление

– Понятно. Но о чем, черт побери, мне говорить? Я с трудом сдержал раздражение. Ведь мы с этим дуралеем вместе учились в школе.

– Господи! Существуют сотни тем. Заговори, например, о закате.

– О закате?

– Вот именно. Половина из твоих женатых знакомых начинала с разговора о закате.

– Но что я скажу о закате?

– Знаешь, на днях Дживс такое о нем отмочил – закачаешься. Мы с ним встретились вечером, когда он выгуливал собаку в парке, и он мне говорит: «Мерцая, гаснет вечерний свет, сэр, торжественным покоем воздух дышит» . Можешь прямо так ей и выложить.

– Как-как гаснет?

– Мерцая. Мясо, ель, растяпа…

– А-а, мерцая? Да, неплохо. Мерцая, гаснет… торжественным покоем… Очень даже неплохо.

– Потом скажи, что, по-твоему, звезды – это ромашки на лугах господа бога. Признайся ей, что ты часто об этом думаешь.

– Но мне подобный вздор никогда в жизни в голову не приходил.

– Разумеется, не приходил. Зато ей приходил. Сморозь ей эту чушь, и пусть только она попробует не почувствовать, что вы с ней родственные души.

– Ромашки на лугах господа бога, говоришь?

– Да. Именно. Потом продолжай в том же духе, скажи, что сумерки всегда навевают на тебя грусть. Знаю, ты сейчас возразишь, что ничего они тебе не навевают. Но в данном случае должны навевать как миленькие.

– Почему?

– Вот и она тоже спросит, почему. Тут ты воспользуешься случаем. Скажешь, что влачишь одинокую жизнь. Неплохо бы описать ей вкратце, как ты проводишь вечера в своем Линкольнширском поместье, как уныло бродишь по лугам.

– Обычно я сижу дома и слушаю радио.

– Ничего подобного. Ты уныло бродишь по лугам, грезя о родственной душе, которая бы тебя любила. Потом заговори о том дне, когда она впервые появилась в твоей жизни.

– Как сказочная принцесса.

– Умница, – одобрил я. Признаться, не ожидал подобной прыти от такого сапога. Сказочная принцесса! Здорово завернул!

– А дальше?

– Дальше проще простого. Признайся, что хочешь ей сказать нечто важное, и вперед. Уверен, все пойдет как по маслу. На твоем месте я бы проделал все эти глупости здесь, в розарии. Общеизвестно, что самый разумный шаг – в сумерки затащить предмет своего обожания в розарий. А тебе неплохо бы для начала немного взбодриться.

– Взбодриться?

– Ну да, пропустить рюмку-другую.

– В смысле, выпить спиртного? Но я не пью.

– То есть как?

– За всю жизнь ни капли не выпил.

Признаться, мною овладели сомнения. Насколько мне известно, чтобы развязать язык, настоятельно рекомендуется влить в себя умеренный мех вина.

Однако, если дело действительно обстоит так, как утверждает Гасси, ничего не попишешь.

– Ладно, придется перебиться газировкой, но тебе необходимо показать все, на что ты способен.

– Я пью только апельсиновый сок.

– Хорошо, пусть будет апельсиновый сок. Скажи, Гасси, положа руку на сердце, неужели ты действительно любишь эту мерзость?

– Очень люблю.

– Тогда и говорить не о чем. А теперь давай вкратце повторим, надо убедиться, что ты правильно запомнил основные положения. Итак, мерцая, гаснет вечерний свет…

– Затем – звезды – ромашки на лугах господа бога.

– Сумерки навевают на тебя грусть.

– Потому что я влачу одинокую жизнь.

– Далее следует описание одиноких вечеров.

– Затем вспоминаю день, когда впервые ее увидел.

– Не забудь ввернуть про сказочную принцессу. Потом скажи, что хочешь сообщить ей нечто важное. Испусти пару тяжелых вздохов. Затем хватай ее за руку и приступай к делу. Молодец, все запомнил.

Удостоверившись, что недотепа усвоил сценарий и процесс, можно надеяться, пойдет в предусмотренном мною направлении, я припустил к дому.

Войдя в гостиную и бросив беспристрастный взгляд на девицу Бассет, я почувствовал, что благодушное легкомыслие, с которым я ввязался в эту авантюру, слегка пошло на убыль. Узрев ее перед собой в непосредственной близости, я внезапно осознал, что влип по уши. При одной мысли о прогулке с этой малохольной особой я ощутил крайне неприятную слабость. Невольно мне вспомнилось, как в Каннах, оказываясь в ее обществе, я тупо на нее таращился, втайне мечтая, чтобы какой-нибудь спасительный автомобилист-лихач избавил меня от мучений, врезавшись в несносную зануду пониже спины. Кажется, я уже яснее ясного дал понять, что эту барышню никак нельзя отнести к числу моих приятельниц, о которых так и хочется сказать: свой в доску парень.

Однако слово Вустера нерушимо. Вустеры могут дрогнуть, но никогда не отступят от взятых на себя обязательств. Только самое изощренное ухо уловило бы дрожь у меня в голосе, когда я спросил Мадлен, не хочет ли она немного погулять.

– Чудный вечер, – сказал я.

– Да, прелестный, не правда ли?

– Прелестный. Прямо как в Каннах.

– Ах, какие прелестные вечера стояли в Каннах!

– Прелестные, – сказал я.

– Прелестные, – вздохнула девица.

– Прелестные, – сказал я.

Тема погоды вообще и на Французской Ривьере в частности была исчерпана. Тем временем мы вышли на открытые просторы, и Бассет принялась ворковать, восхищаясь красотами пейзажа, а я бубнил: «О да… Чудно… Изумительно… Прелесть…», ломая голову, как ловчее приступить к делу.

ГЛАВА 10

Все сложилось бы иначе, невольно думал я, будь на месте придурочной Бассет нормальная девушка, которой можно запросто звякнуть по телефону и пригласить прокатиться с ветерком в моем спортивном авто. Я бы тогда глазом не моргнув сказал: «Послушай!», а она бы ответила: «Что?» И я бы сказал: «Знаешь Гасси Финк-Ноттла?» А она бы сказала: «Да». И я бы сказал: «Он. в тебя по уши влюблен». А она бы захихикала: «Как! Этот недотепа? Ну, спасибо, ты меня насмешил» или, может быть, заинтересовалась: «Слушай, вот здорово! Выкладывай подробности».