|
Оценить:
|
Квест-2. Игра начинается
- Предыдущая
- 56/117
- Следующая
56
Вместо ответа Ян Христофорович, даром что ответственный работник, по-мальчишечьи присвистнул.
— Так-так-так… Шевелите мозгами, товарищ профессор. Думайте. Вы с ним, можно сказать, сроднились. Никто кроме вас его шарад не разгадает. А почему вы проводите сеанс всего раз в трое суток?
— Чаще нельзя. Может наступить привыкание. А то и отторжение. Не забывайте, это организм, так сказать, особенной пропитки.
— Вам, конечно, виднее. И что в отчете?
Профессор взял со стола портфель, попробовал расстегнуть замок. Одной рукой было неудобно.
— Еще не распечатывал. Говорю же, доставили перед самым моим отъездом. Сейчас посмотрю.
— Не буду мешать. Отдыхайте, а у меня тут еще полно дел…
Попрощавшись с сердечным другом Яном Христофоровичем, директор не замолчал, а продолжал разговаривать с самим собой — эта привычка возникла от еженощной уединенной работы в наглухо закупоренной лаборатории. Ассистентов Петр Иванович не держал, они бы ему только мешали.
Из портфеля был извлечен запечатанный сургучом пакет со штампом «Строго секретно»; из пакета — листок бумаги.
— Нуте-с, поглядим…
На листке было всего несколько строк, под ними число, время, подпись. Одна из строчек напечатана заглавными буквами и подчеркнута красным карандашом.
Проведя по ней пальцем, Громов взволнованно заерошил эспаньолку.
— Разумовская? Что-то новенькое! В каком смысле Разумовская?
Он задрал голову, прищурился на абажур. Запел: «Тореадор, смелее в бой! Тореадор, тореадор, траам-пара-папам-пара-папам…»
Потянул «Сад земных наслаждений» за раму. Оказалось, что картина непростая, с секретом. Пискнув потайными петлями, она отделилась от стены на манер ставни. За ней открылась стальная дверца с кнопками. Петр Иванович быстро натыкал пальцами комбинацию, известную ему одному, и сейф открылся.
Ничего особенно интересного внутри не было, лишь тощая канцелярская папка с надписью «Ответы». Ниже помечено: «Начата 11 апреля 1930 г.».
В папке сиротливо лежала одна-единственная страничка, на ней всего восемь строчек, аккуратно выведенных лично Петром Ивановичем.
Сейчас он присовокупил к ним девятую, скопировав из отчета то, что было подчеркнуто красным.
— Чем дальше в лес, тем больше дров, — сказал профессор, завязывая тесемочки.
Листок, вынутый из сургучного пакета, он сжег в пепельнице. Папку положил обратно в сейф, однако запереть не успел. За спиной Петра Ивановича ни с того ни с сего скрипнула дверь.
Директор быстро захлопнул сейф, прикрыл его картиной, с сердитым возгласом обернулся:
— Какого черта! Я строго-настро…
И заморгал.
Из темной дверной щели высовывалась рука, в ней поблескивал «кольт».
Дверь открылась шире, в кабинет бесшумно шагнул какой-то человек.
Свет лампы пустил блик от бритой макушки. Петр Иванович непроизвольно вскрикнул:
— Вы?!
Но в следующее мгновение человек вышел из полумрака и оказался каким-то совершенно незнакомым субъектом. Статный молодец довольно приятной наружности с упрямым подбородком и чуть вздернутым носом. Взгляд прямой, по сторонам не шарит. Очень кстати. Петр Иванович в молодости увлекался передовыми методами психотерапии и очень недурно владел техникой гипноза.
Как бы в порыве нервозности (совершенно естественной, когда в тебя целятся из такого большого револьвера), он сдернул с носа пенсне. Стеклышки ослабляли магнетическую силу взгляда.
Бритый, умничка, подошел ближе.
Теперь Петр Иванович увидел, что глаза у него черные. Взгляд внимательный, серьезный, сопротивляющийся проникновению. Ну-ка, что там у нас на уме?
— Вы грабитель? — сказал Громов дрожащим голосом, чтобы установить первичный контакт и услышать голос объекта. — Берите, что хотите, только не убивайте! Я известный ученый, академик, хорошо зарабатываю. Есть дензнаки, драгоценности покойной жены, золотые вещи…
Всю эту чушь он нес автоматически. Слова не имели значения.
Главное было понять — станет бритый стрелять или нет. Не выстрелил сразу — уже неплохо. Но это могло означать всего лишь, что агрессор хочет сначала задать какие-то вопросы. В черных глазах матово светилось жадное любопытство. Но проглядывало и опасное мерцание — намерение убить. Впрочем, не фиксированное, а с переменной амплитудой, колеблющееся. Значит, надежда оставалась.
Не переставая бормотать жалкие слова, профессор потихоньку пятился к стулу, на котором оставил защитный шлем.
— Вы отлично знаете, что я не грабитель, — прервал лепет Петра Ивановича незнакомец. — Мне нужна сыворотка.
— Гениальности? — услужливо подсказал директор, делая шажок, еще шажок. — Но я храню ее не здесь. Что вы! Это вам в институт надо!
— Ворованные мозги тоже там? Бальфура, Уильяма Говарда Тафта и прочих?
Американец, догадался Громов. Из тех диверсантов, о которых предупреждал Ян Христофорович. Наш нипочем бы не сказал «Уильям Говард».
— Хотите получить назад мозги вашего президента? Ради бога. Все равно мне от них нет никакого прока, — осторожно попробовал пошутить Петр Иванович.
Но ответной реакции в глазах американца не было. Диверсант обладал нулевым чувством юмора.
— Зачем понадобилось воровать мозги?
— Идея была не моя, — очень серьезно стал объяснять профессор. — Инициатива руководства. Беспокоятся, что будет, когда закончится Суррогат.
— Суррогат?
— Ну да. Экстракт из мозгового вещества Владимира Ильича Ленина. Для получения Суррогата годится лишь мозг настоящего гения.
- Предыдущая
- 56/117
- Следующая
