Журналист для Брежнева или смертельные игры

Оглавление

Никогда раньше, ни в одном официальном кабинете я не слышал таких откровенный заявлений, перемешанных с совершенно беззастенчивым матом, да еще из уст такой красивой, молодой и сохранившей отличную фигуру женщины. Тридцатипятилетняя блондинка, бывший мастер спорта по художественной гимнастике, Надежда Маленина, ныне майор милиции, начальник недавно созданного при Главном Управлении БХСС отделения по борьбе со спекуляцией наркотическими средствами и жена профессора Военной Академии Генерального Штаба, пользуясь близостью своего мужа к Устинову, могла себе позволить говорить то, что обычно мы произносим только дома, в тесном кругу очень близких друзей, да и то после третьей или четвертой бутылки…

– Страну разворовывают снизу доверху, молодежь ни во что не верит, подростки ширяются наркотиками, а газеты пиздят о процветании и поголовном счастье. Нужна сильная власть! Средняя Азия, Закавказье, Крым – там уже целые поля опиумного мака и конопли и целые мафии по продаже наркотиков. В Симферополе у каждого телеграфного столба растет опиумный мак, разводят на продажу. Смотри! – она перешла на «ты» так просто, словно знала меня сто лет, хотя я узнал о ее существовании только час назад, когда решил подключить к своей работе УБХСС: «УБХСС – управление по борьбе с хищениями социалистической собственности» ведь Светлов привез из котласского лагеря две ампулы морфия с точным адресом – «Главное Аптечное управление г. Москвы». Выяснилось, что из-за угрожающего роста наркомании в стране несколько месяцев назад при Главном Управлении БХСС создано специальное отделение по наркотиками. Маленина повернулась к стене, на которой висит карта СССР с разбросанными по югу страны флажками. – Смотри! Вот поля опиумного мака в Туркменистане, Узбекистане, на Кавказе, в Крыму, в Приамурье. Колхозные поля, государственные, для нужд медицины. Но ты думаешь, мне дали эти данные официальные? Хрена! И Министерство здравоохранения и Министерство сельского хозяйства жались, как жиды на ярмарке. А почему? Потому что все куплены. Если есть поля колхозные, то значит – тут же и личные, левые. У нас же везде воруют! Никто теперь не работает там, где нельзя спиздить что-нибудь у государства! Я-то знаю, что говорю, мне можешь поверить!..

Я внутренне улыбнулся. Уж где-где, а в ОБХСС знают об этом действительно, не зря даже себя страхуют от взяточничества – следователи здесь не имеют отдельных кабинетов, а сидят в комнатах по двое или трое, чтобы предостеречь друг друга от взяток. Как будто нет других мест, где можно получить в лапу солидный куш от махинаторов и подпольных воротил?! Откуда тогда у обэхээсников отличные импортные костюмы, итальянская обувь, болгарские дубленки и дефицитные продовольственные деликатесы? Контролируя все сферы потребления, сотрудники ОБХСС сами стали элитной кастой сытых, элегантно одетых ревизоров, обладающих вальяжной походкой и статью респектабельных спецов. Тем контрастней была на их фоне матерящаяся Маленина, сторонница военной группировки Устинова, пренебрегающая взяточничеством и воровством благодаря генеральским пайкам своего мужа.

– Но это все лирика и пиздеж. А тебя интересует конкретно, что я могу для тебя сделать. Две акции. И не столько для тебя, сколько для себя. Я к этому Аптечному Управлению давно подбираюсь. Я в Госарбитраже нашла кипу жалоб Сануправления Министерства Обороны, что военные госпитали получают партии наркотиков с крупными невложениями ампул. В каждой упаковке – бой, три-пять ампул разбиты. Поди проверь – разбились по дороге или с самого начала в упаковку сунули битое стекло. Что я сделала? Внедрила своих людей на фармацевтические фабрики, но они мне сигналят, что упаковщицы на фабриках этого делать не могут физически – все на виду. Выходит, надо делать ревизию центральных складов, а мне не дают: мол, нельзя прервать снабжение больниц лекарствами. Но теперь я их поимею вот этими двумя ампулами. Сейчас же закрою на ревизию все центральные склады. А вот с этим гробом – когда ты будешь точно знать, был гроб с наркотиками или нет? Если был, я смогу тряхнуть Среднюю Азию.

– Два человека из МУРа сидят в Баку со вчерашнего дня. Но сейчас они заняты другим, а гробом займутся на днях – завтра, послезавтра.

– Надо же, придумали, паскуды, – наркотики в цинковый гроб запаять! – восхитилась Маленина. – Между прочим, это я добилась, чтобы хоть в крупных аэропортах были собаки, натасканные на наркотики. А то раньше вообще в открытую возили и гашиш и опиум, просто в чемоданах. Но и теперь находят выход – воском заливают брикеты анаши или чеки с опиумом, суют в соты или в мед и – пожалуйста, ни одна собака запах не берет. Представляешь?

Я похолодел. Всего два часа назад, на Курском вокзале, в вагоне Долго-Сабурова я видел бочонок «горно-алтайского» меда, а до того, позавчера в квартире того же Долго-Сабурова, в холодильнике – еще ведерко с таким же «медом». И – кретин стоеросовый! – поверил этому «племяннику» в его больную печень!

Видимо, я так побледнел, что Маленина спросила:

– Что с тобой?

– Нет, ничего… – сказал я хрипло. – Я вспомнил, у меня срочное дело.

10 часов 20 минут утра

Я выскочил от Малениной и почти бегом пересек тротуар к своей черной «Волге». Рывком открыл дверь, плюхнулся на переднее сидение рядом с водителем:

– Смоленская-Сенная, к кинотеатру «Стрела»! Быстрей!

Да, говоря попросту, меня провели, как профана. Дважды держать в руках ведра с медом-опиумом и не проткнуть эти соты хотя бы вилкой! А теперь – «Вперед, Сережа! Жми на газ!». Как же, будет тебя ждать этот племянник бриллиантовой старухи…